Молодежь Эстонии 01.02.00
    Начало | Текущий номер | Архив | Подпишись!

    К государственной программе интеграции следует отнестить серьезно

    Михаил ПЕТРОВ.

    Сегодня мы начинаем публиковать проект интеграционной программы 2000-2007 гг. Документ обширный, местами противоречивый и трудный для восприятия. Есть опасность, что при знакомстве с проектом можно не увидеть за деревьями леса.

    Прежде всего обратим внимание на то, что внешне проект отклонился далеко в сторону от фактически принятой эстонским государством стратегии на выдавливание т.н. некоренного населения из национально-государственных пределов (законы ЭР о гражданствн, иностранцах и т.д. Обращает на себя внимание интеграционный подход авторов проекта в противовес доминирующему в обществе подходу ассимиляционному. Авторы проекта традиционно много места уделяют коммуникативным функциям государственного языка как объединяющего начала и пропагандистского инструмента.

    Вместе с тем в проекте использована хорошо знакомая нам риторика и "дымовая завеса", в виде проблемы перехода русских школ на эстонский язык обучения в 2007 году. Эта проблема напрямую затрагивает интересы третьей части населения Эстонии и поэтому гарантированно отвлекает внимание от основных целей программы.

    Основная идея проекта заключается в создании благоприятных условий для формирования в Эстонской Республике мультикультурного общества при условии доминирующего положения эстонской культуры. В проекте подчеркивается, что если общество развивается как мультикультурное, то государство было и остается эстоноцентричным. Соответственно "база общности" складывается из:

    - государственного языка (эстонский);

    - единого (на основе госязыка) информационного поля;

    - эстоноцентричной массовой пропаганды;

    - эстоноязычной школы и среды общения;

    - единого законодательного поля;

    - эстоноцентричной бюрократической системы.

    Авторы проекта исключают из "базы общности" родные языки национальных меньшинств и возможность получения на них образования, религиозные верования, семейные и этнические традиции. Таким образом, практически сводится к нулю интеграционная (взаимная) ценность проекта и на первый план выдвигается его скрытая ассимиляционная сущность.

    Ассимиляционная сущность проекта нашла свое отражение в ряде высказываний курировавшей проект Катрин Сакс (министр ЭР по народонаселению): "К сожалению, сейчас еще говорят, что в Эстонии два общества или две общины. А мы хотим, чтобы у нас были очень сильные общие интересы. Во всем, включая символы". ("Эстония", 19.01.2000.)

    "Цель интеграции проста - в будущем вместо двух существующих ныне обществ создать одно". (Из выступления на заседании комиссии экспертов по проблемам интеграции этнических меньшинств.)

    "...четко и ясно сформулирована цель интеграции - полное включение неэстонцев в общественную жизнь страны". ("Русский телеграф". 12-21.04.1999.)

    О возможно более полном включении неэстонцев в общественную жизнь страны можно будет вести речь только тогда, когда они сплотятся вокруг "базы общности" (язык, единое информационное поле, среда общения, символы и т.д.) и одновременно забудут об этнических и семейных традициях, утратят веру предков. Авторы проекта отдают себе отчет в том, что сплотиться (ассимилироваться) способна лишь небольшая часть неэстонцев, соблазнившаяся возможностью изменить жизнь к лучшему, повысив свою конкурентоспособность на рынке рабочей силы. В отношении остальных, не способных к ассимиляции, продолжает действовать установка на вытеснение:

    "В начале 90-х годов многие эстонцы надеялись и верили, что большинство русских уедут (...) Эстония в этом смысле остается достаточно уникальной. Слишком много здесь живет людей, которые не родились на этой земле". (К.Сакс. "Эстония". 19.01.2000.)

    За 200 с лишним лет российского владычества и 50 лет "советской оккупации" неоднократно предпринимались попытки интеграции, но ни разу не возникала идея искоренения национальной школы в Эстонии. Если сегодня мы говорим об исторических периодах русификации и советизации, то правомерно вести речь о наступлении периода тотальной эстонификации. В принципе и такой вариант развития русской школы, когда до 90 процентов процесса обучения происходит на эстонском языке, вполне возможен, но только для ограниченного количества ассимилянтов.

    Уже сейчас, по свидетельству министра Катрин Сакс, эстонские дети на Северо-Востоке часто страдают от присутствия в классе нескольких русскоязычных, тормозящих весь процесс обучения. Следовательно, не способные к обучению на эстонском языке дети и молодые люди как и прежде будут выдавливаться из единой среды общения, а в перспективе - из национально-территориальных пределов.

    У нас нет оснований подозревать авторов проекта в профессиональной некомпетентности или нелояльности по отношению к Эстонской Республике, поэтому мы вынуждены признать, что сам факт разработки государственной интеграционной программы свидетельствует о государственной установке на ассимиляцию (эстонификацию) немногих податливых и устранение (вытеснение из всех сфер общественной жизни) всех прочих. Интеграция третьей части населения страны в том смысле, в каком ее толкуют авторы документа, приведет к быстрому упадку эстонской национальной культуры (пострадает и культура Эстонии), а также к разрушению главного государственного символа (тотема) - эстонского языка.

    Рассуждая об интеграции неэстонцев, министр Катрин Сакс признала искусственный характер самой проблемы интеграции:

    "Считаю, что этот процесс зародился бы и шел своим чередом так или иначе. Другое дело - сроки. Без целенаправленной регуляции он затянется на многие годы и тогда станет тормозить быстро развивающиеся общественные процессы". ("Русский почтальон". 17.05.1999.)

    Очевидно, что министр имела в виду общественный процесс, в результате которого должна сформироваться эстонская нация, логическим продолжением которой станет уже существующее эстоноцентричное государство. На наших глазах государство формирует нацию. В этой связи одна из целей интеграционной программы явится ускоренное регулирование общественных процессов, которые практически не поддаются управлению без применения в той или иной форме насилия со стороны государства.

    В США, где уже несколько столетий существует единый (государственный) язык общения, потребовалось более 100 лет, чтобы к началу 70-х годов ХХ века частично интегрировать афро-американскую часть населения. Ровно столько же понадобилось самим афро-американцам со времени отмены рабства, чтобы доказать белому большинству свои гражданские права. Убийство чернокожего проповедника интеграции Мартина Лютера Кинга едва ли было последним в цепи взаимного насилия. Франция в середине прошлого века столкнулась с проблемой национального терроризма, когда попыталась интегрировать выходцев из Алжира и других бывших колоний. Понадобились более 20 лет упорной работы и гений Луи де Фюнеса, чтобы вернуть туристов в Париж, Канны, Ниццу и другие курорты Франции.

    Это только два наиболее характерных примера "целенаправленной регуляции" в сфере интеграционных процессов. Сегодня мы еще не знаем, что будет стоить нам эксперимент в духе антиутопий Оруэлла и Замятина. Очень не скоро мы увидим веселые комедии про приключения педантичных эстонцев и добродушных русских на курорте в Усть-Нарве, снятые "Таллиннфильмом" на государственные деньги в целях формирования положительного имиджа Эстонской Республики.

    Тем не менее, мы должны серьезно отнестись к предложенному нам интеграционному проекту. В нем есть любопытные наработки в сфере повышения коммуникативной роли эстонского языка. Очищенные от идеологической шелухи и политической заданности, эти наработки могут послужить формированию единого информационного поля, но не в эстоноцентричном смысле, как это понимают авторы проекта, а в более демократичном, как это понимают везде в просвещенной Европе.