МЭ Суббота 22.07.00
    Начало | Текущий номер | Архив | Подпишись!

    Пинок "поэта"

    Юрий ГРИГОРЬЕВ.

    Вадиму Брыздалову, сорокалетнему жителю Таллина, всегда была близка философия сбившихся в стаю волков. Он, в принципе, так и делил людей на два лагеря: волки и овцы. Последние не могут, не умеют за себя постоять, а значит, их надо унижать и пинать без всяких угрызений совести.

    Тот факт, что совесть для Брыздалова - вещь сугубо условная и призрачная, стал очевиден уже с первых минут процесса, проходившего в зале столичного суда. Пухлое уголовное дело содержало немало интересных сведений о "трудной" жизни подсудимого, как он ее обозначил в своем "последнем" слове. Трудности в виде пяти ходок в зону сам же Брыздалов себе и организовал. В шестнадцать, восемнадцать и в двадцать три он садился исключительно за кражи.

    Его адвокат говорит об этих временах, как о становлении Брыздалова-поэта. В доказательство дает листки, в которых масса ошибок, со стихами типа: "За нежный мамин поцелуй любому разобью я рожу".

    Эти строки находили неоднократное физическое подтверждение в биографии Вадима Брыздалова, о чем свидетельствуют выбитые зубы и рассеченная шрамом бровь.

    Помимо краж наш герой приобрел и опыт грабителя: снимал с людей куртки, а однажды - дорогую шубу с представительной дамы, и не где-нибудь, а почти в самом центре города.

    В тюрьме Брыздалов знакомится с Сысоевым. Они освобождаются почти одновременно в 1998 году, Брыздалов чуть позже.

    В ожидании дружка Сысоев вместе со своим подельником Гаврилюком отправились в деревню под Ряпина, где жил брат Гаврилюка, сельский сторож на ферме. Приехали к нему вроде как погостить, порыбачить на Чудском озере. Две бутылки водки убедили брата, что надо быть гостеприимным. Началась пьянка, усиленная домашним самогоном. Брат рассказывал скудные деревенские новости: мужики пьют, бабы плачут, старикам нынче носили пенсию...

    Сысоев с Гаврилюком тут же начали соображать, как бы украсть пенсию у кого-либо. Расспросили брата, кто живет один, у кого нет детей и родственников.

    Таких стариков оказалось несколько, но выгоднее других (крайний к лесу) стоял дом Анастасии Александровны Соломатиной.

    Брат, хоть и был изрядно пьян, все-таки поплелся "посмотреть ферму". Теперь матерые зеки остались в хате одни. Вскоре созрел план их совместных действий: пойдут к бабке, постучат, попросят попить и отдохнуть, а потом поищут деньги.

    Бабульке в дверь даже не пришлось стучать: соседи видели, как к Александровне, копавшейся в огороде, подошли двое мужчин, что-то сказали, потом вместе с хозяйкой вошли в избу.

    В ней, по восстановленным фактам, происходило следующее. Старушка показала, где в коридоре стоит бак с водой и ковшик, а сама ушла в комнату. Сысоев заметил, что она что-то накрыла белой салфеткой и положила за икону в угол.

    Подельники без приглашения вошли в комнату, но хозяйка не была настроена сидеть с незнакомцами. Она сказала, что еще будет последний автобус на Ряпина, и на него вполне можно успеть, если сейчас же идти к трассе.

    Гаврилюк разозлился и, изменив свой план, стал кричать и требовать деньги. Все что есть. Бабуля предложила забрать мешок муки. Но Сысоев повернулся, шагнул к иконе, вытащил салфетку. Анастасия Александровна бросилась защищать свои крохи, но ее уже ждал удар Гаврилюка.

    В суде убийца высказался следующим образом: вот, дескать, живучей оказалась бабка, пришлось бить два раза! Последний удар кулаком, согласно заключению экспертов, пришелся в висок и оказался смертельным.

    Со старухи сорвали крест, из погреба украли кусок сала и были таковы. Дверь закрыли с внешней стороны навесным замком, поспешили к брату в дом. Тот все еще блуждал вокруг фермы.

    Пришел он слегка протрезвевшим. Может, поэтому понял, что гости дорогие врут, говоря: мол, никуда не выходили, тебя ждали упорно. "А сало откуда?" - подумал брат.

    Утром он сам, предчувствуя нехорошее, позвонил в полицию. Тем временем убийца и его соучастник подъезжали на попутном транспорте к Таллину, где потом отсиживались по разным притонам, хорошо понимая, что рано или поздно их схватят.

    Через дней десять на одной из "явочных" квартир Сысоев к обоюдной радости встречается с Брыздаловым, сознается ему, что пошел по "мокрой" статье и теперь прячется. Только вернувшегося с зоны Брыздалова такой расклад не устраивает. Он уже тщательно готовил планы грабежей квартир и домов состоятельных граждан, и ему просто необходима была правая рука, рука надежного помощника. А тут - "мокруха"!

    И все-таки Сысоев убедил друга в том, что он будет очень осторожен везде. Одним словом, не подведет.

    ...Разумеется, никакие мотивы (да и вряд ли они существовали) не могут оправдать того, что затем устраивали преступники в домах людей, привыкших зарабатывать, а не воровать.

    Одному хозяину квартиры в Мустамяэ сломали руку в тот момент, когда он сказал, что все равно злодеев найдут. Вынося вещи из дома на Палдиском шоссе, не могли захватить все, так от злости разбили люстру, телевизор и стекла в мебельной "стенке".

    Краденые кольца, вещи и аппаратуру продавали перекупщикам. Очень, говорят, удобная система: у этих ребят всегда имеются на руках деньги, они не торгуются, наличку платят, не сходя с места.

    В один из дней Сысоев был задержан на улице, когда вышел из своего убежища за пивом. Причастность к разбоям он отрицал, а вот в соучастии в убийстве сознался. Да и деваться ему было некуда.

    Брыздалов "сгорел" на одном из разбоев, которые он продолжал уже без друга. Чувствуя свою безнаказанность, он просто зарвался и обнаглел. Даже стал музыку во время преступления включать погромче. Однажды хозяин квартиры увидел, что Брыздалов завозился с аппаратурой, накинул на его шею шнур, а племянник хозяина тут же, воспользовавшись ситуацией, успел позвонить в полицию.

    В результате суд приговорил Гаврилюка к одиннадцати с половиной годам лишения свободы в тюрьме закрытого типа, Брыздалова - к девяти, Сысоева - к восьми. Двое последних - туберкулезники и, как предположили сами, долго не высидят...