Бум иранского кино продолжается в мире уже не первый год. Присуждением картине этой страны “Золотой пальмовой ветви” или главного приза Московского фестиваля сегодня уже не удивить. Так что встреча на петербургском фестивале “Послание к человеку” с молодым иранским документалистом Мосхеном Амирезюфи обещала немало любопытного. В Петербург режиссер привез фильм “Каменные руки”, главный герой которого занят далеко не обычным ДЕЛОМ: он обмывает умерших перед погребением. Такую профессию, согласитесь, к ходовым не отнесешь.
- Мосхен, в последние годы немало говорят о феномене иранского кино. С чем, на ваш взгляд, он связан?
- Мне кажется, что новое иранское кино нашло путь, который находится вне сугубо технических способов выражения отношения к тому, о чем хочешь сказать, что выразить. Под техникой я понимаю способы привлечения зрительского внимания, когда содержание гораздо важнее формы. На зрителя, и не только иранского, в первую очередь оказывает воздействие содержание. Чаще всего это размышления о жизни простого человека, отсюда в нашем игровом кино и предпочтение к документальному подходу в изложении.
- Можно ли говорить о влиянии европейского кино на иранский кинематограф?
- В нашей стране немало поклонников американского кино. Но немало и тех, кому нравится европейское кино. Прежде всего к ним относятся люди, снимающие некоммерческое кино. Тем не менее в последние 10-15 лет иранское кино достигло такого уровня, что уже не нуждается в заимствованиях из того же европейского или какого-то иного кино. Наверное, то поколение режиссеров, что работало до нас, еще испытывало определенное влияния извне, но мы выросли уже на том, что сделали наши старшие коллеги, и теперь соревнуемся друг с другом. Что касается меня, то я очень люблю Бергмана и Кесьлевского.
- Что отличает иранское кино от неиранского?
- Самое главное, по-моему, отличие - простота, почти документальность изложения. Зачастую игровая часть фильма камуфлируется именно в форму документальности. Лет пять назад иранские картины, попадавшие в большой киномир, пользовались успехом только на фестивалях. Обычные зрители к ним поначалу приглядывались. Сегодня уже можно говорить и о зрительском успехе, о нескольких режиссерах, с именами которых связан этот успех, о Маджами например.
- Иран для европейца - страна достаточно строгих правил, своей веры, своего понимания определенных жизненных установлений. В какой мере вы чувствуете себя в творчестве свободными или связанными?
- Мне кажется, разговоры о нашей закрытости можно, скорее, отнести к пропагандистским. Ни в коей мере не хочу защищать режим, но, оглядываясь на минувшие годы, думаю, что все существовавшие ограничения не были так уж велики или страшны. Я всегда считал и считаю себя человеком Востока, но это не вопрос религиозного или национального фанатизма. Я - иранец, который родился и вырос в той самой деревушке, о которой идет речь в моей картине.
- Герой вашей картины по жизни занимается омовением мертвых перед погребением. Вам еще нет 30 лет, откуда этот интерес к тому, что связано со смертью?
- На самом деле речь идет о вещах, которые всегда имеют значение для любого человека. В свои 30 лет я уже пережил и революцию, и войну. Наша семья жила когда-то на границе с Ираком, и обстоятельства заставили нас переехать подальше от войны, что не могло не наложить отпечатка на мою биографию.
- Показалось, что ваш герой, несмотря на свое невеселое занятие, достаточно благополучный человек.
- Не скрою, что старался привнести в этот рассказ о человеке, который готовит умерших к дальней дороге, определенную долю иронии. Мне было важно, чтобы она присутствовала не только ради какого-то разнообразия. В конце концов работа - это только работа, и делаешь ее не в последнюю очередь затем, чтобы быть и благополучным.
- По вашему собственному признанию, картина некоторое время не выпускалась по цензурным соображениям. Какую крамолу усмотрела в ней цензура?
- К цензуре, как таковой, это не имело отношения. Скорее, фильм вызвал определенное негативное отношение у Союза молодых кинематографистов Ирана. Со времени окончания войны с Ираком прошло совсем немного времени, на этой войне погибло немало людей, а тут человек, который постоянно имеет дело с мертвыми, и это кому-то казалось в такой момент не очень этичным.
- Ваш фильм не только документальный, но и в какой-то мере репортажный. Вы заранее знали, с чего начнете и чем завершите повествование?
- Если вы обратили внимание, в моей картине игровая и документальные части сосуществуют на равных. Конечно, я перед началом съемок что-то знал совершенно точно. Но, конечно, очень значительное влияние оказал на то, каким получился фильм, сам герой. Он жил в картине своей жизнью и говорил о том, что происходит конкретно с ним самим. Разумеется, я знал, что и как собираюсь снимать, и старался, чтобы мои намерения не претерпевали больших изменений. Мы с нашим героем в течение трех недель до начала съемок обсуждали предстоящую работу, и все же, особенно в самом начале, съемки часто отличались от заранее запланированного, потому что возникали новые идеи.
- О чем вы говорили с вашим героем тогда, накануне съемок?
- Во-первых, я ведь вообще не знал, кто это такой - обмыватель тел, что это за профессия. Более того, когда впервые стал свидетелем подобного занятия, то пережил не самые приятные минуты. Скажи мне тогда кто-нибудь, что стану снимать кино об этом - не поверил бы. Но прошло немного времени, и я понял, что очень хочу снять такой фильм. Трудно объяснить, как на смену одному решению приходит другое. И теперь мне в будущем герое стало интересно все: каков он внутри, о чем думает, что чувствует. Мне же казалось поначалу, что он абсолютно бесчувственный человек, обмывает себе трупы и обмывает. Но потом я узнал не только его работу, но и его самого. Конечно же, его нельзя было назвать бесчувственным, конечно же, он живет народными верованиями, традициями, в чем-то он по-своему мудр. Каждое утро он встает и идет на работу. Часть заработка отдает на нужды мечети, часть тратит на себя. Словом, живет, как все. А та философия жизни и смерти, что присутствует в его мыслях, наверно, такова, какова у всех людей его возраста. Разумеется, с чем-то я не соглашался, но все в нем было настолько органично, что в конечном счете только пошло на пользу картине.
- В фильме совсем нет женщин. Это намеренно, или так вышло?
- Вообще-то я не считаю себя угнетателем женщин, но сама атмосфера картины и повод к ее созданию не предполагали их присутствия в кадре. Кстати, наш герой и в жизни не был женатым человеком.
- Может быть, вопрос вам покажется странным, но, по вашему мнению, вы снимали картину о счастливом или несчастном человеке?
- Я не зря говорил об иронии, присутствующей в картине. И ирония здесь относится не только к тому, что происходит на экране, но и ко мне самому, наверное, тоже. Было бы неверно быть чересчур серьезным, когда речь и так идет о достаточно невеселых вещах. Отсюда и ангел, который постоянно присутствует в воображении героя. Из этого же иронического ряда и отсылка к могильщикам из “Гамлета”, помните череп в руках героя? Но поскольку мы все же снимали документальную картину, нам пришлось пойти на какие-то образные ограничения. Между прочим, однажды у меня мелькнула мысль самому попробовать поработать обмывателем мертвых, хотел увидеть, смогу это делать или нет.
- Каким будет следующий проект после фильма о жизни и смерти?
- Сейчас я уже сделал фильм, который стал своего рода продолжением темы “Каменных рук”. В нем идет речь о траурной ритуальной мусульманской церемонии, посвященной гибели шиитского имама Хасана Хусейна. Этот ритуал происходит обычно в нашем городе. А еще один фильм я снял в Канне, и он о погребении умерших христиан.
- Мосхен, вас интересует еще что-нибудь, кроме печальных обрядов?
- Так или иначе, но я сейчас нахожусь в том возрасте, когда сознание надо очистить от мыслей о смерти и чем-то подобном. Но, увы, работа не позволяет сделать этого. По правде говоря, я даже не мог предположить, что сниму картину, к которой придет такой успех. Уже четыре раза был с нею во Франции, теперь показал ее в России, отсюда повезу в Финляндию, потом в Грецию. Я не планировал успеха, но, вероятно, и сам фильм, и его тема зрителю небезразличны. Смерть так же притягательна, как и жизнь.
Бум иранского кино продолжается в мире уже не первый год. Присуждением картине этой страны “Золотой пальмовой ветви” или главного приза Московского фестиваля сегодня уже не удивить. Так что встреча на петербургском фестивале “Послание к человеку” с молодым иранским документалистом Мосхеном Амирезюфи обещала немало любопытного. В Петербург режиссер привез фильм “Каменные руки”, главный герой которого занят далеко не обычным ДЕЛОМ: он обмывает умерших перед погребением. Такую профессию, согласитесь, к ходовым не отнесешь.