"МЭ" Суббота" | 18.08.01 | Обратно

Гилберт КАПЛАН: «Утром я брал интервью у Горбачева, а затем шел за дирижерский пульт»...

Гилберт Каплан

- Вы начинали свою карьеру как журналист-финансист. Вы также лектор. И, наконец, вы дирижер. Как ваши многочисленные «Я» влияют друг на друга?

- Хороший вопрос. Моя профессия из области финансов. И я стараюсь по возможности отделять ее от моей жизни в музыке. Это два разных мира - левое и правое полушария мозга, - они вовсе не связаны между собой. Иногда, например, дирижируя в России, где я гастролировал раз пять, утром я брал интервью у Горбачева, а затем переодевался и шел за дирижерский пульт. Так что бывает, что две карьеры пересекаются, но это случается крайне редко. Я хочу сказать кое-что по-русски о Малере: «Россия всегда был особенной страной для Малера. Здесь он провьел медовый мьесяц и два раза выступал». Я всегда стараюсь немного поговорить с оркестром на его родном языке. То же я собираюсь сделать и в Эстонии.

- И что вы собираетесь сказать эстонским музыкантам?

- Mul on suur room viibida Eestis.

- Ваши друзья-журналисты говорят про вас, что вы всегда оставляете человеку максимум пространства для развития его таланта. Как дирижер вы так же либеральны? И вообще, сколько свободы может дать дирижер музыкантам оркестра?

- Знаете, однажды я делал интервью с британским премьер-министром сэром Эдвардом Хитом. Он тоже дирижер. И я спросил его, кто обладает большей властью - премьер-министр или дирижер. И он сказал - дирижер. И я думаю, что в журналистике редактор может дать журналисту больше свободы, чем дирижер музыканту, потому что авторы статей сидят себе и пишут, каждый свое, в то время как оркестр должен играть слаженно. С другой стороны, я стараюсь дать музыкантам как можно больше свободы, потому что тогда музыка получается интереснее, и, я думаю, так они получат больше удовольствия от ее исполнения. Если музыкант играет пьесу иначе, чем я это вижу, и мне это нравится, и это меня убеждает - я позволяю ему это.

- Как быстро вам удается обрести контакт с оркестром?

- Иногда за минуту, иногда за час, иногда никогда. Оркестры хотят быть ведомыми. При этом большинство музыкантов терпеть не могут дирижеров, потому что большинство музыкантов уверены, что они прекрасно разбираются в музыке. Так почему они должны слушаться дирижера, который порой не столь сведущ в музыке, как они. Но, с другой стороны, они отчаянно хотят быть ведомыми, они так хотят, чтобы кто-нибудь говорил им, что делать. Не словами, а делом. Большинство оркестров полюбит режиссера, который придет с готовой идеей и даст им ее выразить, и они услышат нечто особенное. Но, с другой стороны, если вы сомневаетесь, вам придется нелегко, потому что оркестр почувствует, что вы не знаете или не решили, что делать. И это нервирует их, поскольку они полностью от вас зависят. Очень важно, чтобы вы были абсолютно убеждены. Вы можете быть не правы, но вы не должны сомневаться.

- Вы дирижировали во многих странах. Почувствовали ли вы национальные особенности оркестров?

- Люди часто говорят о национальном характере оркестров. И некоторые настаивают на том, что это правда. Но я уверен, что оркестр должен играть музыку так, как хотел бы того Малер, поэтому я хочу, чтобы, когда я закончу репетировать, оркестр звучал бы, как Венский. Например, в Китае я дирижировал Второй симфонией Малера. Они никогда не исполняли ее прежде. Но когда мы закончили репетировать, они играли, как австрийцы. Это было чисто австрийское звучание - плавное и оформленное. Нет, я не верю в национальные особенности оркестров. К тому же времена меняются. Люди ездят по миру. В немецком оркестре вы можете встретить массу музыкантов не из Германии.

- Вы известны как дирижер-любитель. Что вы сами понимаете под этим титулом?

- В английском языке первоначальное значение слова «любитель» - это тот, кто делает что-то из любви к искусству, а не ради денег. Любитель также означает непрофессионала. Я надеюсь, что последнее ко мне не относится. Я использую те же приемы, что и остальные дирижеры; музыканты и остальные дирижеры воспринимают меня как профессионала. Я настаиваю на том, что я любитель, потому что занимаюсь этим не как профессией, я делаю это ради любви.

- Кто из людей, с которыми вы встречались как музыкант и журналист, произвел на вас наибольшее впечатление?

- Поскольку вы пишете для русской газеты, я могу сказать, что человеком, который произвел на меня очень сильное впечатление, был Горбачев. Не только потому, что он был притягателен как политик, но когда я встретился с Горбачевым, он как раз впервые услышал музыку Малера и сказал мне, что он потрясен, хотя сам не понимает, почему. И я объяснил ему, что музыка Малера будит чувства, которых никому не удается избежать. И я был очень рад видеть, что Горбачев так тронут этой музыкой. Был еще президент Египта Садат, с которым я делал интервью. Он произвел на меня впечатление человека, готового идти на большой риск ради мира. А в музыке я встречал многих дирижеров, например, сэра Джорджа Шолти, с которым я был очень близок до его смерти, которые говорили мне, что в душе я дирижер, еще до того, как я сам это понял.

- Вы часто говорите с политиками о музыке. Беседуете ли вы также с музыкантами о политике?

- Первый раз, когда я встретился с очень известным венгерским дирижером сэром Джорджем Шолти, я так много говорил с ним о музыке! Я так много спрашивал! Мы проговорили три часа. И наконец, я сказал, что сожалею, что занял так много его времени. И от ответил: «Вы не представляете, какое это удовольствие для меня как дирижера говорить с вами, человеком с Уолл-Стрит, о музыке! Потому что с другими дирижерами мы сразу начинаем говорить о деньгах». Так что я стараюсь не говорить о политике с музыкантами. Хотя бывают исключения: в Китае музыканты, пережившие культурную революцию, рассказывали мне ужасные, совершенно ужасные истории.

- То есть, по вашему мнению, между политикой и музыкой нет ничего общего?

- Я знаю, что все в мире взаимосвязано. Но политика - это искусство возможного, а музыка - это всегда из сферы невозможного. Это мир воображения, мир мечты. Я знаю, что многие политики любят музыку, но я стараюсь разделять эти области жизни.

- Какая часть программы, которую вы привезли в Эстонию, ваша любимая?

- У меня нет любимых частей. Малер написал Вторую симфонию, потому что он сказал, что должен был это сделать. Он должен был ответить на три вопроса, которые задавал себе с детства: Почему я живу? Почему я борюсь и страдаю? Может быть, жизнь - это всего лишь шутка? И он сказал, что эта симфония была его ответом на эти вопросы. Эта симфония - единое повествование о воскрешении. Воскрешении вовсе не в смысле чисто религиозном. Воскрешение может означать также индивидуальное обновление. Почему ты еще жив. Я знаю, что многие люди не верят в воскрешение, но их души все равно отвечают на эту музыку. Эта музыка заставляет вас бросать новые вызовы и делать новые выборы. Когда я дирижировал в Китае, я узнал, что в китайском языке воскрешение обозначается словом «фу-хо», которое также означает самообновление. В китайском языке это одно слово. И мне это нравится!

Беседовала
Евгения ГАРАНЖА