|
|
|
«Роскошь, не доступная деньгам»
Юнна Мориц — поэт, не только широко известный на всей постсоветской территории, но и по-особому связанный с Эстонией. Многие ее стихи, написанные в молодости, посвящены Таллинну, она переводила Бетти Альвер и других эстонских поэтов; в одном из ее ранних сборников чуть ли не каждое третье стихотворение посвящено Леону Тоому — одаренному литератору с трагической судьбой, эстонцу по происхождению. Со Светланом Семененко, одним из самых видных наших поэтов и переводчиков, Юнну Мориц связывали дружба и сотрудничество (на своем творческом вечере Семененко именно Юнну Мориц назвал своей крестной матерью в переводческом деле). Поэтому можно надеяться, что новый поэтический сборник Юнны Мориц, который теперь появился и в Таллинне, не оставит равнодушным местного читателя.
—Ты очнись, оглянись, что творится! Президент еле кормит семейство! А уж я обнищал невозможно!
Испытание бедностью, да не просто — нищетой на фоне роскоши и выпендрежа, бедностью не умеющего идти «в ногу со временем» поэта (проиллюстрировавшего это популярное выражение картинкой с изображением целого пучка, словно букета из человеческих ног!) на фоне хвастливого преуспеяния деятелей псевдополитики и псевдоискусства — одна из основных тем книги: «Таким образом» я живу. Позиция Юнны Мориц действительно близка к цветаевской: особенный ее гнев вызывают даже не «новые русские», а сливки так называемого «культурного» общества, люди из кругов, близких к искусству, но воспринимающие искусство как еще одно украшение к красивой жизни, так сказать, подающие его в виде десерта к обеду.
Меня от сливок общества тошнит!.. В особенности — от культурных сливок, от сливок, взбитых сливками культуры для сливок общества. Не тот обмен веществ, недостает какого-то фермента, чтоб насладиться и переварить такое замечательное блюдо могла и я — как лучшие умы.
На холщовых носилках качаясь, как пламя свеч. В четверть пятого лопается сосуд, по которому льется речь. Я люблю тебя только за то, что жив, и более ни за что. Снег бросается с крыши, замком сложив многорукое решето, сквозь которое брызжет сверканье, дрожь. Руки сложив замком, я люблю тебя только за то, что ложь отнимается с языком.... (Снег бросается с крыш...).
Сына прекрасно родить, чтобы в танке сгорел за свободные, блям, их таланты, за страшную их красоту, писанину фигни философской, за пафос и пифос, за их озарения, блям, по части кампаний военных, трофеев и пленных, зажариться в танке — за нефть и за банки, за скотские пьянки элиты, за, блям, их оргазмы, фантазмы, харизмы, маразмы, туризмы — полечь на гражданке, о, счастье, об этом я круглые сутки мечтала еще в эсэсэре! («Античное блям»).
Ольга ТИТОВА. |
|
Книга обращает на себя внимание прежде всего своим видом, добротностью — в хорошем смысле — твердой обложки, художественным вкусом, которым отличается ее оформление. Раскрыв ее, обнаруживаем, что Юнна Мориц, которая, как известно, еще и художник, решила сама проиллюстрировать свой сборник цветной и черно-белой графикой. Человек разносторонне одаренный, она не смущается и таким способом заработка, как... пение в переходе под аккордеончик. Первый раздел книги так и называется — «Вчера я пела в переходе». А в одном стихотворении поэтесса рассказывает, как пыталась просить работы у власть имущего, приближенного к правительственным кругам, — просить не на роскошь, а на операцию для близкого человека. И вот что он ей ответил:
И тогда поэтесса «в переходе за денежку запела» и заработала необходимую сумму «на скальпель с наркозом». Стихотворение называется «Из цикла «Святые униженья», и позиция поэта вполне достойная и проверенная традицией — вспоминается, как Цветаева писала в Елабуге свое знаменитое заявление о приеме на работу в качестве посудомойки...
Стихи Юнны Мориц, как это нередко бывает со стихами, выражаясь словами той же Марины Цветаевой, не похорошели от времени, никогда не будучи особо мелодичными, сделались еще жестче. И это, пожалуй, единственная установка, продиктованная суровым временем поэту, который, несмотря на смену строя и ценностей, остался таким же, как был, не сменив ни одежонку (к аккордеончику больше всего подойдет косыночка), ни обстановочку в доме, ни образ мыслей. Язык Юнны Мориц — хлесткий, отточенный, когда речь идет о близких, любимых — то очень нежный:
Когда же речь идет о бесчинствах сытых мира сего — то это едкий, порой почти бранный, безжалостно обличающий язык если не юродивой, то пифии:
Разумеется, помимо этих едких и горьких констатаций мы встречаемся в сборнике еще и со многим другим, чем живет поэт. Это и музыка, и природа, и занятие рисованием (в одном из интервью Юнна Мориц рассказала, что научилась — от нищеты — рисовать окурками), и домашние — сын, невестка, внук (стихи, обращенные к внуку, наиболее светлы и оптимистичны), и милые образы уже покойных собратьев по перу — Довлатова, Визбора, и образ жизни автора («Таким образом» — и об этом тоже) — уединенный, наполненный не тусовками, а созерцанием, раздумьем и интеллектуальной работой. Графика Юнны Мориц, ее автопортреты, которые мы то и дело находим на страницах книги (ее характерный — удивительно, между прочим, напоминающий ахматовский — профиль), делают ее новый поэтический сборник цельным, неделимым и не коммерческим, но подлинно ценным произведением искусства.