"МЭ" Среда" | 11.07.01 | Обратно

Владимир СЕРЕБРЯКОВ: «Статус изгоя меня не устраивает»

АНКЕТНЫЕ ДАННЫЕ: Возраст — по его собственному утверждению, чуть больше пятидесяти лет; родился в Эстонии; русский; семейное положение — разведен, взрослые дети от первых двух браков — Евгений и Лена — давно живут отдельно от отца; образование — среднее; знает несколько языков; в настоящее время — безработный.

Это, естественно, далеко не все о нашем сегодняшнем герое и моем соседе по дому Владимире Серебрякове — человеке, который оставил собственную трехкомнатную квартиру на первом этаже из-за постоянных конфликтов с близкими родственниками и поселился в двух метрах от прежнего места жительства — в крохотном закутке под лестничной клеткой. Здесь он и существует последние девять лет. Целых два года делит с ним кров Чарли — добрый и очень умный пес «дворянского» происхождения. Никто не называет Серебрякова по имени и отчеству. Для всех он просто Вова. На него злятся соседи, когда он, облачась в военную форму, «строит» их в шесть утра на утреннюю проверку, смеются над его остроумными выходками прохожие и почти совсем не обращают внимания на нашего Вовочку правоохранительные органы. То ли потому, что он ни зла, ни добра никому особого не делает, то ли потому, что не хотят связываться с его жилищными проблемами, а может, и потому, что Серебряков способен, прочувствовав ситуацию, мгновенно «испариться» на несколько недель или даже месяцев. Однако проходит время, и рано утром во дворе на тихой улочке Ангерья вновь раздается властная команда: «Подъем! Выходи строиться! Кто рано встает, тому Бог подает...»

— Признаюсь, Вова, меня как соседа по дому не очень-то утомляют твои утренние построения во дворе, но существуют ведь и другие жильцы. Ты не боишься, что они когда-нибудь тебя просто поколотят?

— Радио тоже начинает работать в шесть утра. Я же, в отличие от него, прекращаю свои «передачи» минут через десять после «подъема». Кто желает проваляться в постели лучшее время суток, тому и флаг в руки. У меня другая программа: беру удочки — и на рыбалку.

— Однако многим соседям не нравится и твое пребывание под лестницей на протяжении вот уже десяти лет: сам понимаешь, запах в подъезде не из приятных...

— Это понятно, но ведь мы с Чарли не во французской парфюмерной фирме на службе состоим. Не исключаю, что кому-то запах моего первого блюда не совсем приходится по вкусу, однако каждое утро я лично проветриваю подъезд.

— У тебя под лестницей горит свет. Ты платишь за электроэнергию?

— Нет. Зато я постоянно выключаю свет на лестничных площадках в нашем подъезде, ведь он горит, и тебе это хорошо известно, целыми сутками. Так что свою электроэнергию я отрабатываю сполна.

— Недавно дворовые дамы тебя упрекали за сорванную сирень. Где ты ее взял?

— Наша дворничиха посчитала, что я нарвал ее в собственном дворе, а настриг-то я букет возле железнодорожного вокзала. Там сирени много.

— Кому ты нес букет?

— Подарил его первой же симпатичной девушке. Она еще спросила: «А мне за что?» Ответил: «За очаровательную улыбку!» И предложил ей руку и сердце.

— Болтун ты, Володька, хоть в твои годы можно еще и семью создать.

— Запросто!

— Что для этого надо?

— Пить бросить и грыжу вырезать.

— А о квартире ты не подумал? Невесту, так уж положено, следует приглашать в дом, а не под лестницу...

— С квартирой пока проблемы.

— Кстати, почему ты оказался под лестницей? Неужели с отцом и родной сестрой нельзя было найти общий язык?

— Когда в конце восьмидесятых умирала матушка, последние ее слова были: «Вовка, тебе будет с ними плохо без меня!» Батя в это время пел во дворе песни и смешил народ. Я его и пальцем никогда не трогал. Просто взял на кухне кастрюлю, вилку с ложкой да спустился под лестницу. Потом сильно запил, болел...

— Тем не менее я видел на днях, как ты угощал отца свежими помидорами. Ты с ним поддерживаешь отношения?

— Эти же помидоры я предлагал и другим людям, а взял их только отец.

— Как и чем ты питаешься?

— Рано утром идем с Чарли в Минную гавань. Там на берегу моря раскладываем костер, готовим суп, кашу. Собаке на рынке покупаю кости, иногда торгаши дают их бесплатно. Не знаю, почему, но люди в последнее время стали гораздо дружелюбнее относиться не только друг к другу, но и к братьям и сестрам нашим меньшим. К примеру, сегодня накормили Чарли макаронами с фаршем.

— Кто на завтрак отведал супа и каши, кто похрустел костями, а как же обед, ужин?

— Вчера ел жареную картошку с колбасой. Я обычно хожу к девчонкам в столовую бывшего седьмого завода. Там десять крон стоит селянка, молоко — четыре кроны, хлеба — сколько душе угодно. Бывает, выручает Зина — хозяйка соседнего склада: картошки предложит, нальет чай. Добрейшая женщина!

— Володя, ты обсуждал с отцом какие-либо варианты размена квартиры?

— Предлагал: «Отдай мне гараж и старенькую «Волгу», а я выпишусь из квартиры. Мне будет хоть где-то жить». В ответ: «Буду подыхать, квартиру разгромлю, машину и гараж — подожгу. Никому не достанется!» Как с таким человеком говорить о чем-либо?!

— Зимой под лестницей холодно?

— Зимой всегда холодно, а весной и осенью — сыро. Спасают ватные брюки, всякие звериные шкуры и Чарли, с которым мы спим, как два младенца: то он мне на голову ляжет, то я ему. Так и греемся.

— Считаешь ли ты себя изгоем?

— Вот уж нет! Статус изгоя меня не устраивает. Мне просто некуда деться.

— К тебе часто под лестницу приходят гости?

— Во-первых, нам только с Чарли впору здесь развернуться, а во-вторых, с «пришельцами» начинают ругаться соседи. Для них любой посторонний человек в подъезде — вор.

— У тебя есть друзья?

— Чарли.

— Я говорю про людей...

— Друзей нет. Очень много предателей, попрошаек — этого добра хоть отбавляй. Крыса со мной живет под лестницей — она друг.

— Как тебе при такой жизни удается всегда выглядеть чистым и опрятным?

— А-а! Это все от человека зависит. Опуститься и завшиветь очень легко, а вот подняться и вновь стать человеком — трудно. У Коляна — моего знакомого — в квартире пока еще функционирует душ, а за помывку и стирку белья он берет сравнительно дешево — флакон зубного эликсира. Мой свитер у него и сейчас замочен.

— Если не секрет, на какие деньги ты живешь?

— Зарабатываю около «штуки» в месяц. Мне хватает. А деньги главным образом делаю на металле и таре. В порт хожу: разгружаю и загружаю рыбу, правда, за свой труд частенько получаю товаром, то есть рыбой. Так вот ее еще попробуй продать! Ты знаешь меня: я никогда чужого не возьму, по «левым» квартирам не шастал и шастать не собираюсь. Даже если с голоду буду помирать.

— Ты сказал, что у тебя нет друзей, кроме Чарли и любимой крысы, ну, а недруги, наверное, уж точно существуют.

— Со мной они не связываются, боятся, что достану из кармана рогатку. Ее я как-то у пацанов отнял — серьезное и дальнобойное оружие. Смотри...

— Тогда задам вопрос иначе: как ты выходишь из положения, когда человек, с которым приходится общаться, тебе неприятен?

— Просто замолкаю. А вообще я и кошке говорю «здравствуй». Надеюсь, понятно.

— Ты часто с нуля начинаешь свою жизнь?

— Каждый день, каждый вздох, каждая потеря... Что можно выбросить? От чего откреститься? Что забыть? Ну, были две жены, два развода. Кто-то про это скажет: «Ах, как мужику не повезло!» А мне важнее, что я сохранил себя и свою душу, не дал в себе убить радость.

— Володя, тебе, наверное, снятся сны. О чем они?

— Оставь! Какие сны под лестницей...

— Без чего ты не представляешь своего существования?

— Без хлеба.

— Почему именно без него?

— Элементарно. Когда он есть, никто о нем не вспоминает. Без других продуктов нет бунтов. Жили же без колбасы восемьдесят лет! А без хлеба — сразу бунт. Хлебушек — это политическое понятие. Нет, хлеб — выше политики. Вот так будет правильно.

— Боишься ли ты старости?

— Откровенно?

— Ну а как же?

— Я о ней не думаю. Когда танцую под хмельком, то даже не «хромаю» на правую грыжу. Серьезно: не чувствую себя старым человеком ни в каком смысле. Но точно знаю: бессмертия не существует.

— Значит, смерти все-таки боишься?

— Нет. Жизнь мне дал Господь, он ее и отберет, когда сочтет нужным. Другое дело, как она проходит. К примеру, у меня сложилась такой. Я от нее не устал. Боже, упаси! Злюсь на себя. На Бога, отца и других людей я не злюсь. Не имею права.

— А на судьбу?

— Грех на нее жаловаться. Важнее ее отношение ко мне.

— Судя по всему, она тебя не баловала. Ты когда-нибудь оказывался в экстремальных ситуациях?

— Трижды попадал под машину. Последний раз возле бывшего кинотеатра «Раху». Водитель пожалел пробегавшую через дорогу собаку, а в результате подмял меня под бампер, хотя я стоял на тротуаре.

— И что?

— Что! Встаю, а сумка-то моя мокрая: из магазина шел с бутылкой. Говорю водителю: «Возмещай моральные и материальные потери...» А он: «Сам-то как?» — «Возмещай», повторяю. Он плюнул и поехал дальше. Я, правда, потом месяц в гипсе лежал. Ничего...

— Хорошо. На сегодняшний день у тебя ноги и руки целы. Ты их, кроме случайной работы, чем-либо занимаешь?

— Всем, что умеют делать большинство нормальных мужиков: починю любой автомобиль, подою корову, наколю дров, накошу травы, если потребуется...

— А чему, наоборот, до сих пор не научился?

— Воровать.

— Какое, на твой взгляд, главное качество мужчины?

— Надежность.

— Что тебе нравится в женщинах?

— Если говорить о качествах натуры — домовитость, если о самой натуре... Глаза и бюст. А ты, чертяка, о чем подумал?

— Если бы к тебе, Вова, подошла женщина с намерением познакомиться, что бы ты ей ответил?

— Разведен, двое детей, имеется квартира со всеми удобствами...

Беседу записал Юрий ГРИГОРЬЕВ.