В середине этой недели художник Юри Аррак праздновал круглую дату своего рождения. Гостей в этот день не приглашал, по традиции сделал себе любимый подарок: позвал жену в небольшой ресторан, потому что лучшего для себя общества не представляет и не хочет. А наш разговор с живописцем случился накануне и начался с обыкновенных житейских подробностей.
- В войну я был совсем мальчишкой, после учился в горном техникуме, а в средней школе учиться не довелось, тогда, сразу после войны, учеба была платная, денег в семье не хватало, зато в техникуме давали стипендию, общежитие и возможность спускаться в шахту. Еще в армии три года был шофером, и только в 25 поступил в Художественный институт. Там уже учился брат. На правах старшего он спросил насчет моих жизненных планов, не собираюсь же оставаться навсегда шофером? Нет, говорю, не собираюсь, у меня другая специальность - горный механик, хотя в шахте никогда и не работал, только на практике был, в Сызрани, на Волге. И практика была целых три месяца...
- Судя по всему, вы ко всему в жизни относитесь с юмором, а ваши персонажи почти всегда - вещь в себе, они серьезны, сосредоточенны.
- Мне это достаточно трудно объяснить, потому что не стараюсь специально добавлять им серьезности. Но все ведь вокруг постоянно твердят, что жизнь довольно серьезная штука, и я при всей своей эмоциональности и легкости ее тоже воспринимаю серьезно. Но посмотрите на людей, что идут по улице. Внешне у них все нормально, ничего страшного с ними не происходит, а копни глубже, и сразу откроется целый ворох разных житейских проблем, маленьких или больших - значения не имеет. Но это же не значит, что надо постоянно ходить и грустить. Хоть и жизнь серьезна, и история непроста, и пропасть между духовностью и научным прогрессом становится все шире... А ведь наука и вера должны идти рядом, чтобы помочь человеку узнать лучшую жизнь. Только как это объяснить? Как объснить, что одним материальным жив не будешь. Такое уже пробовали и поняли, что без духовности и этики удачи в жизненном эксперименте не найти.
- В отличие от некоторых своих коллег вы, кажется, никогда не занимались политикой?
- Не занимался. Нет ни времени, ни желания. Слово «миссия» звучит, наверное, громко, но раз даны какие-то способности, то, может быть, от моей работы в искусстве пользы будет больше, чем от неумелой возни в политике. Если я и могу влиять на кого-то, то только на своих персонажей. Потому что сотворил их. И иду с ними по пути жизни, наблюдая, как они меняются вместе со мной. А Бог сотворил меня, я - его персонаж, потому руководить им не должен и не могу. Каждый должен заниматься своим делом.
- Но если до политики у вас руки не дошли, то другим не своим делом вы как-то пытались заняться, решив снискать лавры киноартиста.
- Лавры не искал, потому что в кино мог играть только самого себя. Кроме того, я абсолютно не умею учить чужой текст. Однажды Марк Соосаар пригласил меня в свою картину «Рождество в Вигала» на роль художника Антса Лайкмаа. Я отрастил себе большую бороду, лишился собственных усов, но роль получил небольшую. А ведь Марк сначала планировал меня на главную, но там оказалось очень много текста. Мы так измучились, пока делали пробы. Потом передо мной извинились за то, что не дадут главной роли. Но я с таким удовольствием играл маленькую. И вообще, быть другим человеком мне трудно.
- Ваши выставки объездили весь мир, их было много, несколько десятков, вы помните каждую?
- Во всяком случае последнюю, что была в этом году в Норвегии. Она была обычной, работы есть работы, я привык к ним... Интересной была сама поездка, мы с женой отправились на машине. Перед выездом я поставил спидометр на ноль, а, вернувшись, увидел на нем 2502 километра. Обидно, правда, что был конец апреля, а в Тронхейме, где проходила выставка, еще стояла настоящая зима, в горах, через которые проходил наш путь, лежал глубокий снег. А одну прежнюю выставку до сих пор помню очень хорошо - в Исландии. Еще одна удивительная страна с историей, викингами, со старонорвежским языком, уходящим в глубокие века... А ведь, между прочим, и наш Сааремаа тоже был когда-то немного связан с викингами. Может, это странно, но в Исландии я почему-то чувствовал себя, как дома. Наверное, есть у меня в крови все же что-то и от викингов. Не думайте, что возомнил себя древним воином, но там я не чувствовал себя человеком из леса. Про эстонцев часто говорят, что любят в лесу прятаться, потому закрыты для других. А в Исландии я себя так чувствовал, словно на свете и леса нет: так далеко видно, гости еще в пяти километрах от дома, а ты их уже видишь. Я даже начал на боку меч искать, будто в те времена перенесся.
- Ваш сын тоже стал художником, вам нравится, что он делает, нет чувства ревности?
- Мы с ним в профессии совершенно разные. Он уже давно сложился как профессионал, ему 38, живет в Америке, делает медитативные такие пейзажи, очень тонкие, на шелковой ткани. Потом переносит написанное на акварельную бумагу. Подобная сложная техника в искусстве не новость, по таким канонам в свое время работали даже иконописцы. Когда вижу эти акварели, чувствую их внутреннюю энергию, они словно приглашают к общению. Когда, кстати, говорят о христианском искусстве, которое я очень люблю, то ведь это не значит, что имеют в виду только церковную тематику, так было на первых порах, до Ренессанса. Но ведь с такой духовностью можно встретиться и у Рембрандта. Его предсмертные автопортреты гениальны, на них можно смотреть вечно, тут какая-то мистика. Находишь то, с чем сталкиваешься сегодня очень редко. И чем дольше живешь, тем реже сталкиваешься. Это те грибы, что везде не растут.
- В свое время вы вели на телевидении программы, посвященные шедеврам изобразительного искусства. Что вам самому кажется шедевром?
- Наверное, то, что приносит чувство единения с увиденным, словно мы вместе. В советское время меня в капиталистический мир не пускали, был я сильно разговорчивым, а потому невыездным, короче говоря. Но в соцстраны ездил, а на последнем предкапиталистическом рубеже, в Венгрии, был аж четыре раза. Там в Национальном музее есть работы Питера Брейгеля-старшего, его еще называют Мужицким, и я его очень люблю. И вот смотрю: ходят люди, сенокос, неподалеку лес, и где-то вдали синие горы темнеют. А полотно длинное, полтора метра, это серия «Времена года». И смотрю я на этих людей и вроде с ними кошу, а потом вместе пойдем к тем синим горам вдали. Для меня это - шедевр. А то сегодня мировые шедевры собраны под обложками солидных художественных альбомов. Но это не значит, что в этих альбомах мне все кажется шедевром. В музеях я не рассматриваю таблички с именами авторов, просто хожу и вижу иногда замечательную работу. А художника почти не знаю. Порой у среднего художника встречаешь одно-два замечательных полотна. Такое напишешь, и сам удивишься, как все вдруг совпало - энергетика, настроение, погода, словно люки какие-то открываются.
- Вас часто посещали моменты таких совпадений?
- Наверное, все думают, что каждый художник в душе считает себя выдающимся и знаменитым. Я про себя так не думаю, просто стараюсь работать так, как умею. А когда не чувствую желания работать, то и кисть не беру. Но слава Богу, у меня такая внутренняя организация, что дает возможность работать, не слишком надеясь на вспышку вдохновения. Мне другое требуется: чтобы всякой суеты не было, не люблю я беспокоиться, нервничать, поэтому у меня и компьютера нет. На черта мне эта информация, какой от нее прок? Не могу я меняться каждые пять минут.
В середине этой недели художник Юри Аррак праздновал круглую дату своего рождения. Гостей в этот день не приглашал, по традиции сделал себе любимый подарок: позвал жену в небольшой ресторан, потому что лучшего для себя общества не представляет и не хочет. А наш разговор с живописцем случился накануне и начался с обыкновенных житейских подробностей.