Однажды деревенскому, как он сказал о себе, парню Мати Пальму предстояло сделать нелегкий выбор между спортом и музыкой. Он уже был чемпионом республики по толканию ядра. А стал — знаменитым певцом, который вчера отметил свой 60-летний юбилей. В Национальной опере давали «Бориса Годунова», и Пальм пел главную партию — царя Бориса.
— Мати, почему для этого вечера вы выбрали именно «Годунова»?
— Выбирал не я. По случаю моего юбилея театр запланировал в конце месяца неделю спектаклей с моим участием. Будет и Филипп в «Дон Карлосе», и, надеюсь, премьера «Эрнани» Верди. А завершит неделю все тот же «Борис Годунов», роль — мечта для любого оперного баса или баритона. Мне повезло, потому что пою уже во второй постановке «Годунова» на сцене нашего театра. В этой опере я пел и Бориса, и Пимена, не только в нашем театре, но и за границей.
Вообще, в течение юбилейной недели мне предстоит спеть три партии, две из которых — предел мечтаний. Если «Эрнани» исполняется в мире не так часто, то Филипп в «Дон Карлосе» и Борис — это же две из трех, может быть, четырех самых значительных ролей, что имеются для баса в мировом оперном репертуаре. К уже названным стоит добавить Мефистофеля из «Фауста» Гуно. Пока в «Эстонии» я его еще не пел, но все равно выучил на двух языках. В Италии — на итальянском, для Тарту — на эстонском. Тесные отношения с князем тьмы мы поддерживаем уже давно. Много лет назад в нашем театре я спел Мефистофеля в опере Арриго Бойто, которая так и называется — «Мефистофель». А кроме того, спел его еще в опере «Осуждение Фауста» Берлиоза. А вот у Гуно пока не случилось.
Семейный квартет: Мати Пальм с дочерью Эбе-Малл, женой Эви и сыном Юларом. (Июль 1990 г.) 2 х фото из личного архива Мати Пальма
— На сцене «Эстонии» вы уже более тридцати лет, если совсем уж точно — с 1969 года. Неужели никогда не получали предложений поработать в другом театре, другой стране?
— Заманчивые предложения были, но у меня и в мыслях никогда не было уйти из своего театра или уехать из Эстонии. В прошлые времена кто-то нередко оставался на Западе, старался там сделать карьеру. Мне всегда было жаль людей, покинувших родину навсегда. Гастролировать, заключить на год-другой контракт с другим театром — это хорошо, но я слишком крепкими корнями связан с этой землей. Наша семья в Эстонии известна: из нее вышли художники, музыканты, у нас свои традиции. Иногда, если получается, мы вместе собираемся. От отца остались 26 гектаров земли...
— Получается, вы еще и землевладелец?
— Выходит так. Как же все это оставить? Но не в гектарах дело, конечно. А если бы все взяли и уехали, как некоторые? И можно ли считать их эстонскими артистами? Они родились в Эстонии, но уже не наши. Я с удовольствием работаю в любой стране, любом театре, хорошую, доброжелательную публику можно встретить где угодно. Конечно, престижно петь в Метрополитен опера или Большом театре. Но с удовольствие вспоминаю и Челябинский театр имени Глинки. Я немало пел в Хельсинки, но памятно и исполнение 14-й симфонии Шостаковича в маленьком Турку, это было очень интересно. Я не думаю о размерах городов и залов, большим может быть только искусство.
— Кто-то скажет: хорошо Мати Пальму, получил замечательное образование — консерватория в Таллинне, стажировка в Москве и Милане. Тут бы всякий горы свернул...
— Это правильно — без везения ничего не получается. Но чтобы повезло, надо много работать. «Великий Паваротти в одном интервью сказал: «Кому-то музыкальную фразу надо повторить десять раз, а мне — сто». И разве бывает иначе? Никто же — извините, что после Паваротти говорю о себе — не заставлял меня когда-то думать об участии в конкурсах, это и заслужить надо было, доказать право на поездку в Софию или Барселону. Для того чтобы в начале 70-х попасть в Испанию на большой конкурс, в отборочном туре мне требовалось попасть в первую тройку молодых певцов, собранных со всего Советского Союза. Нас было 38, и большинство были уже лауреатами международных конкурсов. Тогда все знали: кто получит место для поездки на конкурс за границу, тот едет за победой. Остра была конкуренция, но высок и престиж исполнителей из СССР. Так о каком же везении говорить? Что «петуха» не пустил? Что слов не спутал? Может, это, действительно, везение, потому что в искусстве, как и в спорте, тоже можно поскользнуться, когда что-то не получается, фраза, интонация, когда не в лучшей форме. И тут ни у кого никаких гарантий. Но зато и победа открывает новые возможности: роли в театре, приглашения на гастроли по стране и за рубежом.
— Значит, борясь и выигрывая, вы делали карьеру?
— Конечно. А как же иначе? В этом и есть смысл нашего дела. Но карьера не в том, чтобы кого-то локтем оттолкнуть, а в том, чтобы выиграть. Для меня пение в молодости было спортом, потому что психологически спорт и искусство одинаковы. В назначенный день и час ты должен быть готов к соперничеству. Как готовишься — твои проблемы. Иногда молодой певец думает, что для поездки на конкурс достаточно написать заявление и купить билет на самолет. Я к Барселоне готовился год, знал, что конкурс там в ноябре, и уже в апреле начал бегать, тренироваться, все лето специально не только бегал, но и плавал. Я постоянно занимался дыхательными упражнениями, но зато знал, что голос звучит, что готов, и в этом не сомневался. На конкурсе ты не имеешь права уставать, я был готов и к этому. Вы сказали — карьера. Моя была в том, чтобы побеждать или становиться призером.
— А для чего — для денег, славы, морального удовлетворения?
— Денег после расчетов с Москвой оставалось так мало, что говорить о них несерьезно. Слава — тоже понятие растяжимое, а вот преодоление себя, когда узнаешь себе цену, — это немало. Поединок с собой — вот что было главным. Понюхав пороху конкурсов, мне хотелось продолжать и продолжать в них участвовать, но мой московский профессор Гуго Натанович Тиц сказал мне: «Мати, зачем опять испытывать судьбу, ты уже серебристый, ты уже золотистый, зачем же рисковать, не выиграешь, и о том, что было прежде, сразу забудут». И я сосредоточился на возможности новой поездки в Италию. Опять конкурс, снова надо было доказывать, а мне было уже за 30. И в Москве сказали: тебе уже 31, старый. Раз старый, решил я, значит, то, что раньше делал за два года, теперь надо сделать за один. И я за год выучил восемь оперных партий, практически по одной в месяц вдалбливал в голову. В результате получил уже второе приглашение в «Ла Скала».
— Вы говорите, что все в вашей жизни было подчинено только делу, искусству, соревнованию с собой. А другое, личное, отдых, наконец, в ней есть?
— Конечно, мне нравится ездить в деревню, копаться в земле...
— Про это я понимаю, но имел в виду другое.
— Если о другом, то женился еще молодым солистом, в 69-м. Потом поехал на стажировку с Москву, и каждую неделю приезжал в Таллинн. В первые годы женитьбы я вообще не знал, что такое дом. Но дети рождались, теперь они взрослые, а тут же без любви не обходится.
— Мати, вам не откажешь в успешности, в том, что теперь называется востребованностью. При этом успеваете еще преподавать в консерватории. Опять нагрузка, ведь можно было бы это и кому-то другому доверить.
— Я всегда был убежден, что те, кому довелось получить больше других, обязательно должны передавать полученные знания, опыт молодым. А потом мне это нескучно, нравится, что утром надо быть в театре, днем — в консерватории, вечером — снова в театре. К тому же, как вы знаете, в Эстонии на одну зарплату прожить сложно. Хотя зарплатой в театре вроде и должен быть доволен, она у нас в сравнении с другими повыше. А давнишнее лауреатство на конкурсах дает мне возможность быть сегодня у нас в Музыкальной академии профессором. Получается, пожинаю плоды того, что посеял когда-то. Вот вы можете спросить: зачем вам столько денег?
— Тогда спрошу: зачем вам столько денег?
— На самом деле я не для денег работаю. Мне хочется петь, хочется успеха ученикам. К тому же мой заработок певца и профессора — капля в сравнении с тем, что имеют наши богатые.
— А ваши ученики предполагают, что их не ждет богатая жизнь?
— Они об этом не думают. Мечтают о славе, первенстве и не понимают пока, что никаких гарантий нет, что для успеха надо от многого отказаться.
— Наверное, было бы глупо спрашивать у вас, добились ли вы в жизни всего, чего хотели. Потому спрошу, чего бы хотели еще добиться?
— Сложный вопрос... Конечно, всего я, действительно, не добился. Но в свои 60 лет я доволен тем, что могу петь, что могу петь хорошие партии, что могу петь несколько дней подряд. Дал бы Бог ума и возможности продолжать, не уставая.
