Если вести речь о русском политическом спектре, необходимо использовать термин «партия меньшинств». Чаще всего говорят об этнической партии, о том, что в современных условиях она может реально защитить интересы некоренного населения. Но партии меньшинств формируются не только по национальному признаку. Таких признаков несколько, напомним основные из них и попробуем приложить к политическим реалиям современной Эстонии. Довести, так сказать, рассуждения на заданную тему до логического конца. Итак, по каким критериям формируются эти партии? Их три: этнический, территориальный и религиозный.
Когда в названии партии присутствует термин «русская», сразу возникает вопрос, могут ли в нее вступать представители других национальностей? Если – да, этнический критерий размывается, начинает подтачивать партию изнутри. В обывательском сознании даже фамилия лидера партии может вступить в противоречие с ее названием и выглядеть чистым оксюмороном вроде гоголевского «иностранца Федорова». Следовательно, партии людей, говорящих на русском языке, быть не может. Это может быть кружок, объединение, союз, ложа – что угодно, но не партия. Если же проводить этнический критерий в жизнь, можно ожидать появления Украинской партии Эстонии или Узбекской партии Эстонии и т.д. И почему нет, если, конечно, удастся набрать необходимое число членов таких партий? Ведь партии этнического типа имеют право на существование, существовали чешская, словацкая, итальянская партии в Австро-Венгрии; эльзасская, польская, датская – в Германской империи; партия судетских немцев и словацкие партии в Чехословакии до 1939 г.; ирландская партия в Англии конца XIX – начала XX века; партия басков и каталонцев в Испанской республике; существуют и, видимо, еще долго будут существовать алжирская и африканская партии в современной Франции и т.д. Вполне вероятно, что после вступления Эстонии в ЕС у нас могут возникнуть партии новых этнических меньшинств: тюркоязычных, восточноевропейских и т.д. Так что, вполне возможно, лет через десять в органах власти будут представлены члены Турецкой партии Эстонии, Польской партии Эстонии, а то и Китайской. Партия, опирающаяся на этнический принцип, крепка и монолитна, но в политическом плане она неизбежно будет проповедовать сепаратизм, федерализм, автономизм или просто регионализм.
Следующий критерий – территориальный. Для меня представляется вполне логичным появление Партии Северо-Востока, или, еще точнее, Русской партии Северо-Востока Эстонии. Я бы принял и понял существование такой партии, поскольку критерии этнические и территориальные четко обозначены, и социально-политические проблемы русских жителей Нарвы, Кохтла-Ярве, Йыхви получили бы свое политическое выражение. Ясно, что русский электорат Северо-Востока заинтересован в том, чтобы в местных органах власти большинство занимали земляки и они же представляли интересы региона в Рийгикогу.
И, наконец, почему бы не возникнуть Партии русского православного христианства? Социальная база для нее есть, нерешенных острейших проблем множество, да и подвижники найдутся.
В наших же русских партиях все вперемежку: партия русская, но критерий «русскости» не по национальному, а по лингво-культурологическому признаку. Партии таллиннские, со слабыми региональными отделениями, но претензии на всеэстонскость. Все защищают православие, будто русский человек не может исповедовать другую религию или даже, страшно вымолвить, быть атеистом. Рассуждения некоторых наших доморощенных политиков об «абсолютно этнических» партиях представляются мне абсолютно утопическими применительно именно к нашей этнографической ситуации. Русский – это мироощущение, а не мировоззрение. Как строить партию, то есть организацию политическую, на основе столь эфемерной субстанции – трудно понять. Да к тому же требовать, чтобы партия была еще и функциональной. Сразу вспоминается крылатая фраза Б.Пильняка о большевиках, которые «энегрично фукциируют»…
Но что ждет такие «чистые», «правильные», «абсолютные» партии, буде они созданы? Общинная обособленность, этноцентризм, отчуждение и в конечном итоге отрешение. Вот почему малым партиям не хватает смелости прямо и честно заявить о себе: мы – партия чистопородных русских, мы – партия Ласнамяэ, а мы – партия седьмого подъезда углового дома. Это понимают все и тем не менее настаивают, что за малыми партиями – будущее. А каково настоящее? Возможное объединение русских партий, о котором так много говорят, превратит их в моноэтническое правозащитное движение. Правозащитная составляющая даст ему мощный импульс в предвыборной борьбе и, как знать, принесет политические дивиденды. Но аморфность движения приведет к расколу после победы, и вновь начнется необратимый процесс дробления и размежевания. До новых выборов. Вот почему русский политический процесс последнего десятилетия – это последовательная смена центростремительных тенденций центробежными, и наоборот. Это не диалектика, это бег по кругу. С другой стороны, если такое объединение выработает надежную социально-политическую платформу, продумает четкий порядок ротации руководства, определит свое место в политическом спектре, у него есть все шансы выработаться в солидную и, главное, многочисленную политическую партию.
Для малых партий есть еще один путь – превращение в партию лидера. Обратите внимание, мы говорим: центристы, реформисты, Партия умеренных, Исамаалийт; но – партия Маспанова, партия Эвера, партия Андреева (по старинке). Нужны ли здесь комментарии?
В чем была принципиальная новизна позиции Русско-Балтийской партии до раскольнического съезда? В том, что она, несмотря на, может быть, не совсем удачное название, отражающее политическое самосознание двухлетней давности, доросла до умеренно либерально-реформаторского мировоззрения. Что это значит? Прежде всего, защита приоритета прав и интересов личности над правами и интересами государства, партии, социальных и этнических групп. Это общеполитический принцип, который позволяет искать союзников и в то же время не растворяться в других партиях. Ведь если личность (не представитель той или иной нации, гражданин-негражданин, а именно личность) стоит во главе угла, то соблюдение этнических, религиозных, культурных, языковых и т.п. прав некоренного населения из стратегической задачи превращается в политическую тактику и получает возможность позитивного разрешения без давления и насилия, а через компромиссы и согласие. Движение руссо-балтов и реформистов навстречу друг другу представлялось мне в этом смысле взаимополезным, поскольку для обеих партий (и не только для них) изживание этноцентризма в собственном политическом мировоззрении – задача актуальная и непростая, но первый шаг в этом направлении был сделан. Было бы наивно полагать, что мы уже сейчас имеем четко оформленные идеологические партии, как в русскоговорящем, так и в эстонскоговорящем политическом спектре. Речь идет о позитивных импульсах, формировании некой тенденции. Которую можно поддерживать и развивать упорно и кропотливо, а можно задушить на корню, встав в позу оскорбленной добродетели и оставаясь в плену прежних обид.
Конечно, есть еще один путь – подать заявление в крупную эстонскую партию и через нее отстаивать интересы некоренного населения. Но тут вступает в свои права закон партийной дисциплины, и политик, самый умный и беззаветный, всегда может оказаться в меньшинстве. Другое дело — национальное крыло, фракция, отделение (называйте как угодно) внутри политической (и уже не моноэтнической) партии, созданной на принципах единой идеологии, опирающейся на определенную социальную группу и проповедующей либерально-демократические ценности…
Есть ли будущее у русских и, кстати, эстонских малых партий? Безусловно, есть. Если учитывать возраст, национальность, доход, уровень образования – основные факторы, влияющие на партийные предпочтения электората, этнические и другие партии меньшинств еще долго будут присутствовать на политической арене Эстонии. Но мне представляется, что в обозримом будущем сформируются следующие модели русской политики: во-первых, создание крупной полиэтнической партии, выражающей интересы русскоговорящего населения, во-вторых, образование национальных по языку и культуре фракций внутри крупных партий Эстонии при общности идеологии, в-третьих, вступление неэстонцев в эстонские партии и размывание их этнической монохромности и, наконец, сохранение или даже возникновение новых «абсолютно этнических» партий, маломощных, но крикливых, которые будут играть роль «страшилок» для эстонского обывателя и enfant terrible для серьезных русских политиков. Думаю, что такая дифференциация объективна и не зависит от чьей-то злой или доброй воли. Важно, чтобы энергия и «функциональность» этих направлений двигалась бы в сторону защиты прав и свобод личности, а не тратились на грызню и сведение счетов между собой.
