«Что в имени тебе моем?» — с шекспировской патетикой воскликнул на днях Андрей Деменков в рубрике «Мнение» электронного портала «Делфи». Коллега не прочь поделиться с общественностью событиями, которые происходят если не с ним самим, то с его друзьями, знакомыми, соседями или даже их собачками. Ну, да Бог с ними, с собачками. Страсти в семье знакомых на сей раз разыгрались и впрямь шекспировские. Вступивший в пору мужеской зрелости отпрыск семейства решил поменять свои русские имя и фамилию на эстонские.
Сказать, что это уникальный, из ряда вон выходящий случай, было бы, мягко говоря, преувеличением. По статистике ежемесячно эту процедуру у нас в Эстонии проделывают от 80 до 100 человек. Месяц на месяц не приходится, поэтому в год в среднем выходит около тысячи случаев такого вот перекрещивания. Причем, в это число не входят эпизоды, связанные с вступлением в брак, когда молодоженам предлагают либо выбрать одну общую фамилию, либо каждому отказаться от полученной при рождении.
Статистика статистикой, а каждая отдельная семья, попав в подобную ситуацию, оказывается несчастной по-своему. Поэтому оставим знакомых нашего коллеги с их проблемой и попытаемся поговорить об охоте к перемене имен и фамилий как явлении, о его корнях и причинах.
В общем, они известны. Из многочисленных опросов общественного мнения, да и из данных соответствующего департамента МВД мы знаем, что чаще всего люди идут на этот шаг, решив, что с эстонской фамилией им будет удобнее жить, что называется, не выделяясь из общей стаи, или легче сделать карьеру, пробиться наверх. Впрочем, известны отдельные, но отнюдь не единичные случаи, когда носителям русских фамилий, уже находящихся при каких-то должностях, напрямую намекали, что неплохо было бы ... Сама по себе смена имени в зрелом возрасте чревата немалыми хлопотами. Надо заставить свыкнуться с этим не только родных, знакомых и близких, но и поменять прорву документов, которыми все с годами обрастаем. В последнее время замечено, носители начали принимать превентивные меры и уже при получении первых сертификатов личности и образования. Перекрещивание, что называется, помолодело. Наиболее практичные успевают пройти эту процедуру до получения аттестата зрелости и – с новым именем в новую жизнь. Приведенное обстоятельство и является причиной того, что пики «эстонизации» обычно приходятся на весенне-летние месяцы — период, когда в школах и вузах выдаются аттестаты зрелости и дипломы. Это, полагают перекрестившиеся представители русскоязычного меньшинства, лучшее время начать самостоятельную жизнь с эстонским именем, которое облегчит им карьеру и позволит пробиться наверх.
Современные способы стать эстонцем по паспорту просты и незатейливы. О них уже не раз писалось и сегодня остается только конспективно их перечислить. Можете взять девичью фамилию матери-эстонки. Нет эстонской фамилии в ближних корнях, наверняка таковая найдется третьем, четвертом поколении. Вполне может сгодиться финская или карельская. Если с корнями дело швах, дайте простор своей фантазии и придумайте фамилию, как это сделал в свое время один наш поп-музыкант, известный под сценическим псевдонимом Ону Белла. В миру он Иво Маасик, а когда-то, говорят, был Игорем Максимовым. Или автор песни-победительницы конкурса Евровидение-2001 композитор Ивар Муст, который на самом деле то ли Цыганов, то ли Цыганков. Есть еще один вариант. Можно оставить фамилию при себе, но на людях ее никогда не произносить, обходиться, как некоторые певцы, просто именем — своим или вымышленным. Как, например, владелица модельной студии Беатрис, по паспорту она — Беатриче Бугаец. В каком-то из интервью она заявила, что в полученных при рождении имени и фамилии содержится астрологический код человека, и менять что-либо не целесообразно. С нею, видимо, не совсем согласен известный астролог Игорь Манг, урожденный Григорьев, решивший в свое время, что фамилия жены ему подходит больше. Впрочем, он стал Мангом очень давно, и к новомодным поветриям отношения не имеет.
В целом, происходящее в Эстонии можно отнести к частным случаям глобально распространенного процесса приспособления имен фамилий иммигрантов к местным реалиям.
Одни предпочитают оставаться при своих исконных именах. Например, один из отцов современного телевидения Владимир Зворыкин (США) или автор первой видеозаписи «АПМЭКС» Александр Понятов. Или герои Французского Сопротивления Анатолий Левицкий и крайне неохотно вспоминаемый у нас Борис Вильде, «человек из «Музея человека», который был не только зачинателем движения, но и автором самого термина «Сопротивление».
Другие самую малость изменили звучание или написание своих имен. Как, скажем, Милтон Мезров, «белый негр американского джаза», звезда 20-30-х гг. Или родившийся в Киеве Джордж Кистяковский, один из семи главных разработчиков американского атомного оружия, а в пятидесятые годы – советник президента США по науке и технике.
Третьи прочно укрылись новыми именами или псевдонимами. Например, член французской академии «бессмертных» писатель Анри Труайя (Лев Тарасов), никогда не скрывавший ни в общении, ни в творчестве своих русских корней.
Перечень эмигрантов, в первом или в более поздних поколениях прославивших себя, землю предков и страну, где они выросли или провели большую часть жизни, можно продолжить бесконечно. Сикорский, Стравинский, Натали Вуд (Захаренко), Марина Влади, Азнавур, Сароян, Азимов, Юл Бриннер (Бринев), Джо Дассен, Харлей и Дэвидсон (Харламов и Давыдов), Ирвинг Берлин (Бейлин).
Как ни ряди, но в большинстве случаев это люди, по разным причинам оказавшиеся оторванными от родины. Путь многих из них пролегал через бегство от революции, большевиков, падения империи. Через Крым, через Дальний Восток. Мы же с вами ни на миллиметр с места не сдвинулись. С распадом СССР отодвинулась родина предков. Причем, вернее было бы сказать, что отодвинулась административно, так как немалая часть здешней славянской диаспоры является оседлой во многих поколениях и корнями уходит чуть ли не в петровско-екатерининские времена. После многолетних напоминаний и попреков в пришлости (мигранты, оккупанты, колонисты, чемоданники, инородцы, наконец, как верх терпимости – неэстонцы) министр внутренних дел Сеппик обмолвился, что мы все тоже относимся к коренному населению Эстонии. Но пока это только слова, за которыми волочится все тот же ворох осложняющих жизнь проблем. Надо хлопотать о видах на жительство, их продлении, проходить проверки на знание государственного языка.
Спасение от всего этого видится только в одном – в синем паспорте с пропечатанными в нем эстонскими именем и фамилией. Мимикрия под представителя титульного этноса, надеются многие, убережет не только от вышеперечисленных проблем, но и станет заделом под более добротное финансово-экономическое бытие. Про то, что средний русский у нас зарабатывает процентов на 20 меньше эстонца, надеюсь, все читали. В общем, процесс пошел и идет. Ежегодно за счет переоформления документов представителей славянского меньшинства становится на тысячу меньше, а якобы эстонцев соответственно больше. Если, не мудрствуя лукаво, называть вещи своими именами, то это есть не что иное, как ассимиляция. Или попытка оной. С виду добровольной, но навязанной по сущности. Явление тоже отнюдь не новое.
Стали же сотни и тысячи Плотниковых американскими Карпентерами, французскими Шарпантье, а Кузнецовы – Смитами и Шмидтами. Или эстонскими Сеппами. Дело не в этом.
Дело в том, что у процесса, в начале которого мы оказались, есть продолжение. В середине 70-х годов в Штатах появилась книга Алекса Хейли «Корни». В ней, ставшей бестселлером, по которому был снят не менее нашумевший фильм, автор прослеживает историю своего рода на протяжении шести поколений... И добирается до глухой деревушки на африканском континенте. Социологи заинтересовались причинами ошеломляющего успеха в общем-то незатейливого повествования об этнических корнях, национальном и географическом происхождении. Оказалось, что во втором поколении иммигранты утрачивают интерес к родине своих предков. Но в третьем-четвертом происходит резкий скачок, напрочь разбивающий теорию «плавильного котла» национальностей, которая была очень популярна в Америке в начале двадцатого века и служила неплохим подспорьем утверждения американского образа жизни и американской мечты. Мол, в США сплавляются в некое единое целое выходцы из разных стран и континентов. И они, дескать, должны навсегда сбросить «шкуру» своих предков, чтобы больше о ней не вспоминать.
Успех «Корней» стал звоночком, возвещающим о фиаско и выходе из моды концепции «котла». Он указал на рост этноцентристских тенденций в стране всеобщего процветания и равных возможностей. Разумеется, при этом глубинные процессы интеграции и национальной консолидации американцев остались не затронутыми.
Но сам по себе пример «Корней» показателен. И не напоминает ли теория этого самого «плавильного котла» о знакомых по семидесятым годам заявлениях о появлении новой общности «советский народ», которое вызывало глухое раздражение на национальных окраинах одной шестой части суши? И не повторяем ли мы с нашей переходящей в ассимиляцию интеграцией уже пройденное другими?
