190 лет назад из России уходила разгромленная армия Наполеона
15 июля — заметная дата в истории. Именно в этот день в 1815 году на остров св. Елены в сопровождении экскорта прибыл пленный Наполеон. А за три года до этого победоносный, уверенный в себе, в своих войсках, он начал войну с Россией, завершившуюся для него столь трагически. В этом году исполняется 190 лет с той поры, как закончилась Отечественная война 1812 года, и Наполеон, не знавший до того времени поражений, вынужден был с позором бежать из России.
Наш читатель Александр Васильевич АРТЕМОВ предпринял любопытное исследование. Оказалось, что у него в роду есть участники той первой Отечественной войны, участники партизанских налетов, боев с наполеоновскими войсками. Их рассказы передавались из поколения в поколение. Александр Васильевич бережно собрал их, сам прошел по многим местам. И вот... Принес в редакцию материал. Нам показалось интересным познакомить наших читателей с этими записками. В конце концов, это наше прошлое, это наши предки, стойкостью, верностью, смелостью которых можно гордиться.
1 сентября 1812 года Наполеон вошел в Москву. А спустя всего лишь полтора месяца он вынужден был ее оставить. Гонец доносил Кутузову в его штаб на реке Наре: «Наполеон ушел из Москвы, его авангард в селе Фоминском...» «Слава Богу, – перекрестился светлейший, – спасена Россия!»
В этом селе Фоминском я как раз и родился. Здесь испокон века жили мои родственники. И я всегда слушал их рассказы, «преданья старины глубокой...» Всегда помню слова великого нашего поэта: «История России должна быть для каждого русского семейной хроникой».
...Село Фоминское (с 1926 года – город Наро-Фоминск) располагалось на Боровском большаке, который начинался от перевоза на Москве-реке, пролегал через Фоминское, Боровск, шел на Малый Ярославец и далее на Калугу.
Здесь, в старом маленьком домике, жила моя бабушка Акулина, помнившая рассказы своих отца и деда о наполеоновском нашествии. Здесь же недалеко жила Александра Николаевна Афонская, учительница первая моя. В бывшей церковно-приходской школе она учила меня грамоте, счету, истории. И особенно, конечно, много рассказывала о пребывании наполеоновских войск на наро-фоминской земле.
На месте новой церкви в Фоминском в старину стояла деревянная церквушка. Когда-то здесь останавливался Кутузов. А на походной кровати ночевал даже Наполеон. В наше время на этом месте воздвигнута часовенка в память о былых событиях.
Хорошо помню, как после крестин моих младших братьев священника и соседей приглашали в дом. И подвыпившие гости обязательно запевали старинную песню: «Зачем я шел к тебе, Россия, Европу всю держа в руках...» А кончалась она стенанием Наполеона: «и мною созданное войско погибнет здесь, среди лесов...»
Конечно, вспоминали и Бородинское сражение. Тем более что Бородино находилось всего в 50 верстах от Фоминского. Помню рассказы о том, что орудийный гул, звуки выстрелов, крики – шум сражения был слышен и в Фоминском. Сюда попадали и раненные в Бородинском сражении. Они-то и рассказывали сельчанам о разных его моментах и перипетиях.
В памяти моих родных остались рассказы о том, как радовались в войсках прибытию Кутузова. «Пришел Кутузов бить французов». О князе Багратионе говорили, что был он горяч. Видели и лифляндца Барклая. Почему-то говорили, что он всегда отступал. Таким и запомнился. «Ворчали старики: не смеют что ли командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки». Эту стихотворную фразу Лермонтова я в детстве слышал так часто, что она казалась мне действительно сказанной кем-то из солдат и передаваемой потом от одного к другому.
О Бенигсене говорили, что он предатель. И когда я, маленький, спрашивал, почему, мне долго и со вкусом объясняли, что именно он, Бенигсен, вопреки диспозиции Кутузова «ввел под поражение» резерв главнокомандующего. А его-то, резерв, берегли для главного удара по Наполеону.
Наполеона, как выяснилось, тоже помнили в селе. Рассказывают, что деды говорили: «Был зол... Все спрашивал, бегут ли русские». Но нет, не бежали...
Уже будучи офицером Советской Армии, я побывал на поле Бородинского сражения. Прошел его вдоль и поперек. И я думаю, многим было бы полезно побывать там. Испытываешь совершенно особое чувство... И кажется, будто видишь: вот оно, каре пехоты со стрелками, отражающими атаки французов, а вот здесь стояла батарея капитана Тушкина...
Как странно сошлись на этом поле разные временные отрезки. История будто спрессовалась тут. На том самом Бородинском поле, где когда-то насмерть стояли друг против друга русские полки и французы, где генерал Раевский выводил в атаку юных своих сыновей, я перешагивал через окопы Великой Отечественной войны 1941 года. Многие, наверное, знают, что в музее Бородинского сражения фашисты в 41-м устроили скотобойню. Впрочем, чему тут удивляться? Известно ведь, к чему приводит неуважение к чужой истории, глумление над нею, ощущение собственного превосходства...
С таким же поразительным чувством, я ехал по Смоленской дороге. По ней осенью 1812 года гнали французов, а зимой 1941-1942 годов – германских фашистов.
Наверное, многие помнят из школьных уроков истории или из книги Льва Толстого, что после Бородинского сражения Кутузов мучительно решал вопрос: давать ли бой под Москвой? Удерживать ли столицу?
Я долго стоял перед избой, где проходило совещание, которое так и называли потом – совет в Филях. Вот в этом приземистом деревенском доме Кутузов молча слушал генералов. Здесь он в конце концов отстранил от должности начальника штаба Бенигсена, предлагавшего предательский план. Здесь он приказал полковнику Кайсарову написать от его имени приказ: «Данной мне властью приказываю: отступление...» Бог знает что пережил тогда этот человек, принимая решение – оставить Москву.
В этой избе крестьянина Фролова, которая стала «Кутузовской избой», висит на стене большая картина «Совет в Филях». И так странно было сравнивать то, что на картине, с тем, что видишь в избе. Вот только давно уже нет в живых и самого Кутузова, и генералов, и крестьянских детей, которые с печки подглядывали за этими генералами.
Теперь перед этой избой – бюст Кутузова. И обелиск... И перед «Бородинской панорамой» – тоже памятник: Кутузов со своими соратниками. Я бы возил туда наших детей. Чувство истории надо воспитывать. А уж Поклонная гора в этом отношении уникальна. Здесь клялись, идя на бой, русские дружины Дмитрия Донского, здесь были посланцы Сергия Радонежского, монахи Пересвет и Ослябя... Знают ли наши дети, чем были известны эти люди? Знают ли, что эти имена носили знаменитые русские корабли?
Сейчас здесь музей Великой Отечественной войны. Перед ним церковь в честь воинов-защитников Отечества. Я поставил там свечки в память о моих родственниках, о солдатах моей семьи, моего рода, погибших в Отечественных войнах 1812 и 1941-1945 годов. Всегда, когда Родине было трудно, в моей семье находились солдаты, которые уходили ее защищать. Одни возвращались, другие – нет... Многих потерял наш род в этих войнах. Но в семье о них помнят...
Когда-то, спустившись с горы и переправившись по Дорогомиловскому (Бородинскому) мосту, войска входили в Первопрестольную. Дорогомиловская застава будет и мне помниться всю жизнь. Осенью 1941-го я, тогда красноармеец отдельного полка, созданного для защиты Москвы, вместе с другими бойцами и студентами-медиками строил здесь баррикады. Под Бородинский мост мы закладывали взрывчатку. Столица готовилась к обороне. Не могу сейчас сказать, ощущали ли мы тогда эту поразительную перекличку времен, связь поколений. Быть может, тогда совсем другие заботы одолевали нас, совсем другие чувства жили в душе. Помню лишь твердо, мы все были уверены: Москву отдать нельзя. «Велика Россия, да отступать некуда, за нами Москва». Помните эти слова Клочкова, одного из 28 панфиловцев? И ведь не отдали... В эту войну не отдали, нет.
А в сентябре 1812 года, когда французы вошли в Москву, она горела... Я хорошо помню, как мои родичи рассказывали: дым от пожарищ доходил и до Фоминского. В селе трудно было дышать. И вот странно. Сколько лет в селе жила старая песня. Я и сейчас помню, как мои родители и гости, собравшиеся в доме, пели: «Шумел, горел пожар Московский, дым расстилался по реке, а на стенах высот кремлевских стоял он в сером сюртуке». Я даже не знаю, кто ее сочинил, эту песню. Не знали, по-моему, этого и мои родичи. Просто пели, вспоминая, будто события, о которых рассказывается в песне, происходили не сто с лишним лет назад, а сравнительно недавно. Впрочем, Историю, наверное, трудно разделить, особенно в памяти народной.
Тогда, в 1812-м, французы, отступая, шли через мое родное село. Место, где они форсировали реку Нару, нарофоминцы называют «французской громовой горой». Громовой – потому, что именно здесь, как они говорят, раздался первый гром большой грозы-разгрома наполеоновской армии в России.
Мои родичи рассказывают, что деды видели: колонны французской армии растянулись от села Петровское через Александровку до нашего Фоминского и дальше. В Фоминском умирали многие раненные, измученные отступлением французы. Они похоронены на сельском кладбище. Там же, среди могил умерших от ран французов, лежит и моя мать, погибшая летом 1943 года. А отец погиб в 1942 году и похоронен в братской могиле воинов Великой Отечественной войны в Наро-Фоминске. Все рядом – прошлое и настоящее...
Река Нара не единожды становилась огневым рубежом, преграждая путь завоевателям. Фельдмаршал Кутузов говорил: «Река Нара будет для нас так же знаменита, как и Непрядва, на берегах которой пали бесчисленные полчища Мамая». А в 1941-м генерал Жуков остановил на реке Наре немецких фашистов... Отсюда началось контрнаступление наших войск.
А главную улицу Нарофоминска, где стоит наш дом, дом, видевший так много, дом «на семи ветрах», нарофоминцы назвали улицей Жукова.
