"Молодежь Эстонии" | 17.05.02 | Обратно

Прими его в свою душу...

Чтобы поговорить с ним, я пришла в школу вечером. Еще не кончилась встреча Амонашвили с родителями, которая тоже проходила в рамках пятидневного семинара. И я поразилась тому количеству людей, которые пришли послушать Шалву Александровича. В большом школьном зале было, что называется, негде яблоку упасть. Были не только заняты все места, люди стояли в проходах, подпирали стены. Вот, значит, как велика потребность в мудром учительском слове, вот как велика тревога отцов и матерей, их желание понять, что происходит с детьми, как надо растить их и воспитывать, как оградить от многих опасностей сегодняшнего жесткого мира. Так же переполнен был зал и в другие дни, когда Амонашвили разговаривал с учителями... Все-таки недаром, очевидно, говорят, что сегодня педагогика, как никогда, нуждается в великих идеях, великих открытиях... Физика, как мы знаем, завладела умами, когда предложила миру несколько «сумасшедших» идей. А где такие дерзкие идеи в педагогике? Может быть, Амонашвили с его системой «школы жизни», «гуманно-личностного подхода к детям в образовательном процессе» как раз и отвечает на этот вызов времени? Может быть, это и есть то, что должно совершить переворот в педагогике, вообще в работе школы?

Позже, когда мы с Шалвой Александровичем сидели в одном из школьных кабинетов, и он держал в руках чашку с кофе, быть может, первую за весь этот длинный и утомительный день, мы заговорили об этом. И он подтвердил, что, по его глубокому убеждению, именно гуманная педагогика сегодня особенно необходима, именно в ней кроется выход, может быть, спасение для всех нас. Но сразу же предупредил, что вовсе не он является создателем гуманной педагогики. «Если бы я был ее творцом, – добавил он с истинно грузинской горячностью, – я был бы счастлив». И увидев мое удивление, рассмеялся: «Да разве вы не понимаете? Это же классика... Классика педагогическая, классика философская... И конечно, народная мудрость». Он хотел этим сказать, что гуманная педагогика, то, чему он так предан и что старается распространять, внедрять в жизнь по мере его сил, в сущности, идет из прошлых времен, из творчества, деятельности, идей, мыслей великих педагогов. Недаром, он сказал, ориентирами в работе с детьми являются для него Сухомлинский, Корчак, Песталоцци. И помолчав немножко, добавил, что мудрость педагогики олицетворяет для него Коменский, совесть педагогики – это, конечно, Корчак, а любовь к детям, истинная, безграничная любовь ассоциируется у него с Сухомлинским.

Да, Януша Корчака трудно забыть. Это ведь он в годы войны пошел вместе со школьниками в печь концлагеря. Хотя мог остаться в живых... Немецкий офицер, командовавший этим жутким «парадом», давал ему такую возможность. Но он, Учитель, не мог оставить своих учеников в страшные, предсмертные минуты.

А Ян Амос Коменский впервые начал учить учителей преподавать. Он был уверен, что из всякого ребенка можно «сделать человека», если школа будет не «пугалом для мальчиков» и «застенком для умов», а «мастерской человечности». Его так и называли – «учитель учителей». Он очень много сделал для развития школы. И вся Европа торопилась учиться у Коменского. А когда при только что открытом Московском университете начала работать типография, то первой книгой, которую там напечатали, была именно книга Коменского.

Сухомлинский же, знаменитый директор Павлышской школы, куда ездили учителя из всех стран, в конце жизни написал: «Что было самым главным в моей жизни? Без раздумий отвечаю: «Любовь к детям».

— А все-таки, Шалва Александрович, история, память человеческая не зря хранит имена великих Учителей. И, может быть, вся педагогика строится, или лучше сказать, зависит именно от Личностей? А можно ли повторить опыт Личности, ее методы работы, ее силу влияние на детей? Так зачем, простите, семинары? Есть ли, скажем, теория, технология той же гуманной педагогики, которую можно было бы распространить на разные школы? Действительно ли можно научить наших учителей этой гуманной педагогике?

– Да, конечно, вы правы. Мой опыт – он только мой. В нем замешаны и мои мысли, и мои чувства, и переживания, и страсти. И в этом смысле, да, мой опыт неповторим. Переданный другим, он лишается окраски моего «я». Но знаете, из чего я исхожу?

Наверное, в каждой школе есть один-два, а, может быть, даже несколько одаренных учителей, которым, возможно, такие семинары и не нужны. Мы говорим о таких, что они – «учителя от Бога...» Но проблема-то как раз и заключается в том, что таких учителей мало, их остро не хватает. А от этого может пострадать масса учеников, целое поколение. Мы ведь хотим построить новую страну, новую жизнь создать. Но все это не приходит само собой. Это делается нашими руками, нашими детьми, будущим поколением, которое и надо воспитать. А для этого нужны умные, настоящие учителя, те, которых можно назвать Личностями.

После нашего семинара я подписал, скажем, 150 сертификатов. Уверяю вас, я не столь наивен, чтобы думать, будто эти 150 учителей уже с понедельника начнут работать по-новому, все перевернут в себе, в своих методах, в своем отношении к ученикам. Нет... Но если в тех, что прошли наш семинар, появится сомнение в правильности того, что они делали раньше, если появится желание что-то пересмотреть, что-то улучшить, то это уже хорошо. Значит, происходит раскрытие личности. Конечно, этого еще мало. Но по сравнению с тем, что было, это уже какой-то успех, какое-то движение вперед. Вокруг учителя непременно образуется территория влияния. У вас был любимый учитель? Один? Видите, вы помните его всю жизнь, в чем-то следуете его советам. И с вами еще, очевидно, сколько-то человек. А если бы таких учителей в вашей школе было три, четыре, они захватили бы своим влиянием значительно больше ребят. И большее количество людей вынесли бы из детства доброту, то, что называется человечностью. Словом, если мы увеличиваем число учителей, работающих в стиле гуманной педагогики, хотя бы на 2 процента, это отразится уже на нескольких тысячах ребят.

— А что же это все-таки такое в вашем понимании — учитель, работающий в стиле гуманной педагогики?

– Ну, это явление странное, если хотите... И необыкновенное. Это такой учитель, который принимает ребенка в свою душу, как в убежище, принимает его таким, каков он есть. Принимает шалуна, тугодума, маленького таланта... И всех – с одинаковой радостью. И не только принимает, но создает такие условия, чтобы он, этот ребенок, утвердился в нем, учителе, как неповторимость.

Еще раз повторю свою мысль, она кажется мне важной. Каждый учитель создает вокруг себя поле своего влияния, пространство своей эманации, свою атмосферу. Так вот в поле влияния, в пространстве эманации такого учителя, о котором я говорю, ребенку, школьнику будет хорошо. И предмет ему нравится, и учиться интересно. А у другого учителя в поле его эманации ребенку нехорошо, и чувствует он себя неважно, неприкаянно, неуверенно, и учеба не идет, хотя, кажется, он должен был бы преуспевать. Отчего это происходит? Личность учителя все решает... И если учитель постарался в чем-то себя изменить, как, надеюсь, после наших семинаров, то и поле его влияния меняется.

Мы много говорим о реформах в школе. Но кто может реформировать школу? Только учитель... Но он же и деформирует школу.

Понимаете, все эти компьютерные классы, оборудованные кабинеты, отремонтированные столовые – все это важно, без этого нельзя. Но если в этом современнейшем компьютерном классе учитель – хам, крикун, грубиян? Компенсируют ли его недостатки эти великолепные компьютеры? Нет...

— А все же есть она, технология той педагогики, о которой вы говорите? Ведь все пять дней семинара вы чему-то учите преподавателей. Чему? И как?

– Конечно, технологии, какой-то определенной схемы нет. И я на семинарах не столько учу учителей, сколько помогаю им взглянуть на самих себя, пересмотреть свои методы. Ну разве они не знают, что надо любить ребенка, что нельзя допускать грубости в отношении к нему? Конечно, знают... Но только знать – мало. Как с этим знанием быть на практике? Я, в общем-то, предлагаю учителю стать героем.

— Ну, героем можно быть, очевидно, лишь короткое время. Но если престиж профессии в обществе низок, если зарплаты невелики...

– Да, все это плохо, очень плохо. Это очень мешает поднять образование, воспитание на высокий уровень. То, что государство, общество недооценивают учителя, унижает его. Я не знаю, как обстоят дела в этом отношении в Эстонии. Но я знаю, каково это в Грузии, в России... Сейчас в России стараются поднять зарплаты учителей. Но ведь и цены поднимаются. Очевидно, многим все еще кажется, что все дело только в экономике. Поднимем ее – и жизнь станет прекрасной. Но выход не в этом. Выход – в духовности.

Да, зарплата учителя мала, жить трудно. Но ты же – учитель, носитель света, ты уже идешь в класс, ты уже стоишь перед детьми. Ты ведь сам выбрал эту профессию. Кто тебе сказал, что она непременно должна дать богатство, материальное благополучие? Но как бы то ни было, если ребята не получат от него, учителя, то, что нужно, они выйдут из школы озлобленными, морально невоспитанными. И они вернут эту злобу обществу. Вот в чем дело. У нас просто нет иного выхода, кроме того, чтобы постараться ввести в школы гуманную педагогику.

...Признаться, я слушала Шалву Амонашвили и думала, что это хорошо, наверное, так и должно быть. Но до высоких ли материй нашим учителям, учителям, скажем, русских школ, если они чувствуют себя постоянно ущемленными, если они вынуждены думать о языковых экзаменах, через которые удастся пройти далеко не каждому, если над многими постоянно висит угроза потери работы, увольнения? Может ли он, учитель, воспитать свободных, полных достоинства людей, может ли он создавать вокруг себя поле любви, зону творчества, если он сам постоянно находится в стрессе, если живет в постоянном страхе потерять кусок хлеба?

Конечно, я не могла не сказать об этом Шалве Александровичу. И он долго молчал. Отвечать на такие вопросы сложно. И он только сказал, что в Грузии, например, понимают: насиловать языком взрослых людей нельзя. Это может обернуться выбросом недовольства, злобы, социальным конфликтом. И еще сказал, что все это пройдет, это издержки начального периода, и это надо пережить, зная, что такая политика изживет себя, что в конце концов все поймут, в чем истинная польза для государства.

— А все-таки чего же вы хотите от учителей? Мне приходилось бывать на уроках, которые проводились по методике гуманной педагогики. Учителя сами говорят, что давать такие уроки часто они просто не смогут. Не хватит сил... Да и обычную учебную работу надо вести... Так как же быть? Реально ли все это?

– Да, вести такие уроки изо дня в день невозможно. Да и не нужно. Но хотя бы раз в неделю или, скажем, месяц ребята должны получить такой особенный урок. Чтобы ошарашенный, удивленный, потревоженный, восхищенный ученик ждал, когда он опять испытает, переживет нечто подобное, когда он опять увидит, почувствует этот сильнейший всплеск учительской души, учительского творчества.

— И вот еще вопрос... Существуют государственные стандарты образования. Они есть в Эстонии, есть в Латвии, есть в Грузии. И, наверное, не во всем совпадают... Так может ли гуманная педагогика, которую, вы проповедуете, быть одинаково пригодной для всех этих, таких разных школ?

– Конечно, стандарты есть, есть определенные программы. Но учитель, если он настоящий педагог, вдохнет в эти стандарты свою душу, облагородит их своим внутренним миром. Понимаете, важны не сами знания, а отношение к ним... Если нести детям именно отношение к знаниям, то и сами знания будут восприниматься более успешно. Сами по себе знания не хороши и не вредны. Знание физики, например, может сыграть положительную роль, а может стать и взрывчаткой. События 11 сентября в Америке показали, насколько зловещими могут быть знания. Еще Менделеев говорил, что давать знания в голом, так сказать, виде, это все равно, что вложить саблю в руки сумасшедшего.

Амонашвили с горечью говорит об иных чопорных учителях. Вот этот назидательный тон, громкий, хорошо поставленный голос, эта стойка, как на сцене Большого театра, занудливость – вечный спутник многих горе-педагогов, уверенных в незыблемости своей монополии на истину. Ни дать ни взять – мания величия. Штамп, который прирастает ко всем, кто приходит в школу не отдавать, а брать, не учиться, а поучать. Амонашвили говорит, что надо снять эту чопорность. Он утверждает, что это отголосок авторитаризма советской школы, из которой все мы вышли.

— А не видите ли вы, Шалва Александрович, конфликта между реалиями сегодняшней жизни, жесткого, прагматичного мира, который нас окружает, и смыслом той гуманной педагогики, которую вы несете в школы?

– Конечно, вижу... Но что такое – школа вообще? Говорят, надо готовить детей к жизни, что ожидает их за порогом школы. Но как готовить? Поможет ли им жить в новом обществе меркантильность, выведенная на первый план? Да, сегодня это модно. Но история все равно будет другая. И эту историю мы должны начинать делать уже сегодня. В школах...

— Неужели вы хотите изменить время?

– Конечно. Школа и есть тот организм, который меняет время. Видите ли... В одном разговоре трудно изложить все, что составляет суть гуманной педагогики. Но если говорить коротко, она признает, что есть, существует вещный мир, никуда от этого не деться. Есть и многие другие реалии жизни. Но надо помнить главное: ребенок – это явление, он несет в себе свою миссию. Если эта миссия не состоится, если человек не реализует себя, свои возможности, то это потому, что мы, взрослые, не помогли ему раскрыться, найти свое место в этом мире. Ему нужен был свет, а мы не дали ему этого света. Нужно ли, чтобы каждый человек утверждался в этом мире, исполнял свою миссию? Нужно. Для этого и существует гуманная педагогика.

* * *

Так что же? Надо ли реформировать школу? И главное – как? Надо ли так уж безоговорочно верить и следовать всему тому, что несет с собой гуманная педагогика, тем более в местном исполнении? Не знаю... Я и сама достаточно осторожно отношусь ко всему этому, хотя всей душой верю в великих педагогов – Сухомлинского. Макаренко, Ушинского и других – в то, что они говорили и делали на практике.

Но известно, новаторам всегда было трудно. И, может быть, больше всего именно в школе.

Все, кто держится за старое в педагогике, никогда, конечно, не объявляют себя во всеуслышание ретроградами. Они лишь выступают в защиту детей от опасных новшеств, которые должны якобы погубить ребенка. Именно под предлогом «защиты детей» был смещен не один замечательный педагог.

Ведь детей «защищали» даже от Песталоцци. Их «защищали» и от Амонашвили, от него, который как раз и проповедует любовь и бережное отношение к ученику. Однако и он пострадал... Но все равно остался верен тому, о чем говорит, что настойчиво хочет ввести в практику. Он верит в то, что новая педагогика (или хорошо забытая старая?), которая стучится в двери века, не опасна для детей – она для них полезна.

Нелли КУЗНЕЦОВА