Однажды он сказал: «Все, что могли цыгане, - кричать от боли танцем». И танцует так, что при виде этого незабываемого зрелища зрительские сердца замирают от восторга.
Хоакина Кортеса называют «принцем фламенко». А еще – «королем фламенко». Впрочем, совершенно не имеет значения, как именно его называют, потому что 31 мая мы сможем своими глазами увидеть его потрясающее искусство. Ведь сегодня Хоакин Кортес в превосходной форме, и привозит он в Таллинн свое лучшее шоу.
Кто-то говорит, что в жизни у «принца фламенко» лицо измученного Иисуса. Кто-то настаивает на том, что именно Кортес и есть тот самый современный Казанова, за которым по всему свету гоняются репортеры и папарацци, чтобы зафиксировать очередной любовный сюжет в духе мыльной оперы. Сплетничают, что знаменитая Наоми Кэмпбелл после ссоры с ним едва не отравилась шампанским с таблетками. Слухов о Кортесе ходит много. Но все они меркнут и забываются напрочь, когда Кортес выходит на сцену.
Огневая мощь фламенко
Самым цыганским в Испании всегда считалось фламенко: огневая мощь гитар в соединении с громоподобным топотом каблуков и рвущих душу южных напевов долгое время считалась не только неприличной, ведь церковь осуждала фламенко за непристойность, но едва ли не «подрывной» музыкой. Наверное, есть в этом доля истины: фламенко - истинное, без примеси американской поп-культуры - навсегда останется искусством, не укладывающимся ни в какие жесткие рамки, а следовательно - революционным и бунтарским. Когда в 1969 году в Кордове родился Хоакин Кортес, он чуть ли не с пеленок заинтересовался своим коренным (Кортес по происхождению цыган) искусством, и уже в 8 лет пытался выступать в местных кафе. Кто побывал в Испании, знает, что основная жизнь там начинается ночью, а кабачки с артистами фламенко не закрываются круглосуточно. Однако при Франко все было иначе: запрет на игру после 12 часов многих музыкантов, танцоров и певцов оставлял буквально без куска хлеба. Но мальчик, которому, кроме фламенко, ничего в жизни было не нужно, решил добиться успеха во что бы то ни стало. В двенадцать лет он перебрался в Мадрид, а в пятнадцать вступил в труппу Национального испанского балета. Это был триумф для молодого танцора, но он не остановил Кортеса на пути к вершинам искусства. Очень быстро Хоакин стал артистом, выступающим соло в составе труппы, и объездил со спектаклями весь мир. После выступления на Елисейских полях в 1992-м он ушел из театра и организовал свой собственный «Фламенко-балет Хоакина Кортеса».
Истинным успехом новой труппы стала собственная постановка Кортеса «Цыганская страсть», костюмы для которой создал Джорджио Армани. Спектакль с триумфом «прокатился» по Европе и Америке и дал Хоакину возможность приступить к созданию полномасштабного космополитического действа - в его основе лежала не только музыка фламенко, но также танго, сальса, - которое он назвал «Душа». Действие спектакля переносит зрителя на Кубу 30-х годов, где в едином горниле плавятся испанские и латинские музыкально-танцевальные стили. И все-таки основным действующим «лицом» постановки остаются цыганские напевы. Почему он решил выбрать карьеру исполнителя фламенко?
Зов крови
«Этот вид искусства у меня в крови. Я ничего не выбирал, просто прислушался к тому, что творилось у меня внутри, и следовал своим путем», - говорит Кортес.
Пробиться было, конечно, сложно. Но на самом деле в жизни нет ничего невозможного. Его дед всегда говорил внуку: «Если хочешь кем-то быть - надо быть лучшим». И эти слова он считает основой своего жизненного кредо. Кортес начал выступать в 8 лет, а в 12 стал почти профессионалом. И тогда он подумал: «почти» - не в счет, если быть профессионалом, то нужно пробиваться в лучшую труппу в стране. «После долгих прослушиваний я попал в Национальный балет. Там можно было научиться всему, что только существует в мире фламенко. Приходилось работать по 12-15 часов в сутки, но это меня «не доставало»: была цель, следовательно, средства не имели значения. Что дальше? Соло-артист, человек, выступающий в одиночку, самолично отвечающий за свои номера. Значит, нужно было постараться сделать так, чтобы стать лучшим из лучших. Но и этого мало: рано или поздно приходишь к мысли о собственном театре. Вот тогда и появилась труппа «Фламенко-балет Хоакино Кортеса»».
Но пути совершенства бесконечны. Кортеса интересует не только классическое фламенко, но и любые его «пограничные» состояния. Например, кино. У Педро Альмодавара он снялся в «Цветке моей тайны». И у Карлоса Сауры во «Фламенко». «Но это не все. Я выпустил CD со своей группой Gipsy Passion Band, и он разошелся очень приличным тиражом. Есть кабаре, цирк, есть классический балет в конце концов, ведь Кортес выступал с Майей Плисецкой, Сильви Гиллен, Мари-Клод Пьетрагалла. Так что интересов у меня более чем достаточно».
«Мои танцы – для зрителя!»
Что, по его мнению, с возрастом теряется в танце, а что – приобретается? «Теряется?.. Очень мало. Наоборот, все больше и больше матереешь, берешь отовсюду, «наворачиваешь» на себя». Новое поколение артистов фламенко научилось своим трудом не только зарабатывать на хлеб и стакан вина, как в прошлом. Мы сделали фламенко интернациональным видом искусства, создали новую профессиональную этику. И считаю, что всегда следует слушать и смотреть только лучших. Для меня это Навахита Платеа, Барбериа дель Сур, Нина Пастори, Манзанита, Раймундо Амадор.
Он не называет себя. Но мы-то знаем, что Кортес – лучший из лучших. Как же, по его мнению, нужно танцевать, чтобы завоевать сердца критиков фламенко?
«Господи! Я никогда не стану танцевать ради того, чтобы меня похвалили критики! Мои танцы предназначены для публики. И для меня самого...»
Один из табора и сам по себе
В середине 80-х в составе Национального балета Испании он выступал на творческом вечере Майи Плисецкой в Большом театре. Не заметить и не запомнить его было невозможно. Его не только запомнили – его полюбили.
Меж тем сценический имидж Хоакина Кортеса, как и светский - танцовщика, светского льва, звезды кинематографа и модельного бизнеса (Кортеса и его команду одевает Армани), - складывается из разных, подчас несоединимых компонентов. На сцене он - и дикий сын цыганского народа, чтящий только традицию, и современный танцовщик, которому не чужды балет, модерн и джаз. Он - один из табора и в то же время сам по себе. Сохраняя в шоу традиционную структуру канте хондо - горловое пение и гитарные соло, равноправные по отношению к танцу, - Хоакин Кортес переключает внимание на себя как настоящая звезда балетной эстрады.
Кортеса поругивают за то, что он смешивает все со всем - фламенко юга Испании и центра Европы, арабские и африканские ритмы с цыганскими. За то, что к традиционной гитаре добавляет консерваторскую виолончель, а ритм, отбиваемый ладонями, усиливает барабанами и тамтамами. За то, что стирает различия между фламенко мужским и женским: мягкие «женские» руки плетут кружева, пока каблуки отбивают боевую дробь, а тело удерживает воинственные профильные позы. За трюки и электронные звуки, наконец. За то, что еще чуть-чуть - и заработает прозвище «Ванесса Мэй от фламенко».
Но Хоакин Кортес, к счастью, и не скрывает, что ищет способ превратить фламенко из мессы для избранных в шоу для всех. В своем шоу «Live» он рассказывает историю танца, ставшего достоянием сцены и кинематографа. Здесь нет традиционных костюмов вроде шляпы-сомбреро или жакета-болеро. В цивильных костюмах он показывает фламенко кафешантанов и салонов, ассимилированное артистической средой начала века. В балетном трико с обнаженным торсом - фламенко эпохи джаза и модерна. Бежаровский миф о танцовщике-нарциссе Кортес соединяет с собственным выстраданным мифом о танцовщике фламенко. По сути он рассказывает о себе как о последнем герое.
Кортес мечтает подарить фламенко всем. Он распускает волосы, стянутые в хвостик тугой резинкой, сбрасывает пальто от Армани и на глазах ошалевшей публики прыгает со сцены в зал. Это запомнили все, кто видел Кортеса в Кремлевском дворце. Получив нужный заряд, Кортес возвращается на сцену и делает то, ради чего фламенко и существует: выстукивая сумасшедшую дробь, разворачивает руки веером и трясется в ознобе, как дерево, которое потому и дрожит в ознобе, что сопротивляется сильному ветру.
Крик, плач, вопль - первооснова и пафос фламенко. «Мы цыгане, - говорит Кортес, - нас преследовали, и все, что мы могли, - это кричать от боли в танце и песнях». Нет крика - нет фламенко. А о чем сегодня вопить и плакать исполнителям фламенко? О преследованиях папарацци? У Кортеса, как и у Карлоса Сауры, снявшего танцовщика в фильме «Фламенко», нет другого выхода, как оплакивать сам танец фламенко, ставший достоянием музея и эстрады.
Саура, собравший в своем фильме более 300 исполнителей фламенко, все это понимает и нарочито снимает фильм не на природе, а в музейном павильоне. Танец в этом здании под стеклянным куполом выглядит живым, настоящим, но тепличным продуктом. Финальные титры, перечисляющие исполнителей - любителей, профессионалов, стариков и детей, - идут под шумы современного города за стеклом музея.
Так и с Кортесом, который считает «Live» спектаклем-воспоминанием. Чтобы ввести себя в состояние «дуэнде» - род шаманского просветления для танцовщика фламенко, - у Кортеса нет другого выхода, как оплакивать то, что ушло безвозвратно. Фламенко и для него уже не образ жизни, а профессия, от которой иногда устаешь: «Возможно, к концу этого шоу я больше не захочу танцевать. Может быть, займусь чем-нибудь другим».
А пока он – танцует. И тот, кто не видел Кортеса, не знает, что такое подлинное искусство фламенко.
