Два с лишним дня, проведенных в Таллинне знаменитым певцом Николаем Басковым, вобрали в себя множество событий: подробное знакомство с городом, репетиции с оркестром и хоровой капеллой, дружеские встречи с поклонниками таланта, пресс-конференция в казино ASTORIA-PALAS. Но, конечно, главным событием был концерт в Таллиннском горхолле. Басков выступал перед нашей публикой не впервые. После концерта стало очевидно, что ему и впредь обеспечен радушный прием.
Но концерт был еще впереди, когда состоялся наш разговор. Опыт общения с Басковым свидетельствует, что излишней амбициозностью и отсутствием чувства юмора певец не страдает, все адресованные ему вопросы понимает правильно, отвечает по существу. Поэтому, не опасаясь неадекватной реакции, можно, например, поинтересоваться:
- Молодой артист, которого чрезмерно быстро настигает громкая слава, как правило, последовательно переживает три состояния: сначала все это ему безумно нравится, затем начинает раздражать, а потом человек перестает владеть собой, и у него постепеннно «съезжает крыша». Вы сейчас на каком этапе?
- Сказать честно, я постоянно нахожусь на этапе боязни. У меня не «съедет крыша», во-первых, потому, что мне это не свойственно, а, во-вторых, у меня есть, к чему стремиться. И, прекрасно осознавая все, что со мной произошло в молодые годы, каждое утро, проснувшись, молю Господа о том, чтобы это от меня не ушло. Думаю, самое страшное, что вообще может случиться у артиста, это потерять любовь своих зрителей, потерять - нет, не славу – потерять сцену. Поэтому живу в постоянном страхе и на сцену всегда выхожу, испытывая чувство, будто этот выход - последний в моей жизни.
- Таким образом, вы пока еще усматриваете прямую связь между головокружением и его последствиями?
- Я просто не замечаю за собой головокружения и не понимаю, в чем оно может выражаться. И когда на концерте слышу, как зрители в зале, выражая свой восторг, кричат, орут, топают, - вот это счастье. Это такой неописуемый обмен энергетикой! И когда ты это действительно очень глубоко переживаешь, тогда самое страшное – все это потерять. Я искренне не понимаю, как от того, что у тебя все это есть, может закружиться или вовсе потеряться голова, ведь, наоборот, это надо беречь! Поймите, тот, кто все это испытал, знает, что это страшный наркотик, самый страшный, от которого избавиться невозможно!
- Составляя свою программу из двух частей – чисто классической, адресованной элитарной публике, и эстрадной, рассчитанной на обывателя, вы понимали, что тем самым разоблачаете теорию возвышеннных и приземленных вкусов публики, ибо на самом деле зритель-то на концерте – один?
- Во-первых, это мой путь, который я избрал, а, во-вторых, вы ответили на самый замечательный вопрос: даже королева со всем ее этикетом – человек, и ей тоже хочется, вернувшись домой, сбросить все эти шлейфы и ощутить себя просто женщиной, просто человеком, потому что все мы – люди. Поэтому в нашем деле не бывает возвышенного и приземленного, бывает, конечно, низменное, но ведь до него мы не опускаемся. Каждый сам выбирает, на кого ему ходить, что слушать, на что реагировать, а я просто живу на сцене, создаю то, что мне нравится, и пою то, что мне нравится, и прежде всего, то, что свойственно моему голосу, моей душе. И если публика это принимает, для меня это - счастье. Я же никого не заставляю ходить на мои концерты, дескать, приходите, я вам спою это, а потом спою то, а потом еще станцую и еще что-нибудь интересное скажу. Нет, я не заставляю, я там живу и счастлив, что люди приходят и отвечают мне взаимностью. Это и есть подлинная гармония, которая длится два с лишним часа. Мое кредо, профессионализм, к которому я стремлюсь, – классика, и у меня такой тембр голоса, который лучше слушать в театре, где я пою без микрофона. А то, что я делаю в области эстрады, - это моя душа. Я бы так сформулировал.
- Когда поете Ленского, вы думаете о драматизме этой роли?
- Две недели назад на спектакле в Мариинке Онегин навел на меня пистолет, и женщина с четвертого яруса закричала: «Нет!!!»
- Значит, вы к тому же актер?
- Ну, а как же! Я ведь проживаю судьбу своего героя. Поэтому Ленского спел в 19 лет, по Пушкину и по Чайковскому. Переживая сам этот возраст и свойственное ему человеческое состояние, я понимал душу Ленского, его сердце. Думаю, еще два-три года, и больше не буду его петь. Испытывая на сцене пылкие юношеские чувства, я как-то не могу себе представить, что в 35 лет буду петь партию девятнадцатилетнего юноши. И этого не будет! А что касается голоса, то критики напрасно стараются друг друга перекричать: певец должен стремиться до конца жизни совершенствовать свой голос, и критиковать голос на определенном этапе – это неправильно, потому что у всех певцов есть вокальные проблемы. У всех, возьмите любого, великого или начинающего! Есть спектакли, которые при прекрасном самочувствии проходят на высоком уровне, когда даже придраться не к чему, а есть спектакли неудачные, но в любом случае труд артиста следует оценивать компетентно. И исполняя роль того же Ленского, я живу его жизнью, и в большей степени его не пропеваю, а проживаю.
- А по жизни, чисто человечески вы более снисходительны к Онегину, нежели ваш герой?
- (После короткого раздумья) Нет, я, наверное, поступал бы так же, как он, потому что я ревнивый человек (смеется), и когда покушаются на что-то мое, готов встать грудью.
- Вцепиться и не отдать?
- (Смеется) Думаю, да. Только на дуэль я бы не пошел. (После паузы) Я бы, наверное, проспал, потому что дело было очень рано…
… Гремели нескончаемые аплодисменты, праздничными букетами расцветала сцена, восхищенная публика долго не отпускала певца, а слова благодарности звучали по-русски и по-эстонски. Пожалуй, самое точное выражение, характеризующее атмосферу, царившую в зале, нашел сам Николай Басков: «Совершенно неописуемый обмен энергетикой».
